Михаил Савеличев - Проба на излом [litres]

– Я не шучу. Вы отказываетесь провести операцию, тогда операцию проведу я. Так, как умею.

– Это шантаж, – устало сказал врач, нащупал табуретку и тяжело на нее опустился. – Вы шантажируете… знаете, мне не хватит духа… – он оглянулся на распростертое на кровати тело. – Может… все же в больницу?

– Здесь, – сказал Дятлов и отвернулся.

Звякнули инструменты. Слышалось хриплое дыхание, стоны и еще что-то, словно рвали бумагу.

– Так… держите… сюда… хорошо… – голос врача, в котором не осталось былой неуверенности. В конце концов, он делал свое дело. Все они делают свое дело. Лишь в этом спасение.

Дятлов закрыл глаза и прислонился лбом к холодному стеклу. Только сейчас понял, насколько затекли плечи. Как у Геракла, которому случилось держать небесный свод. Неимоверную тяжесть, от которой ни освободиться, ни пошевелиться. Стоять и держать. И терпеть. Терпеть даже тогда, когда сил терпеть не осталось.

Тонкий крик. Даже не крик, визг. От которого мороз по коже. Шаги. Звяканье.

– Вот, – сказал врач.

Дятлов открыл глаза и посмотрел на то, что стояло на подоконнике. Эмалированная посудина. А внутри… Можно принять за кусочек мяса, с кровью вырванного из тела. Если не приглядываться.

– Никогда такого не видел, – врач с остервенением сдернул с рук окровавленные резиновые перчатки. – Что за хрень? Оно до сих пор шевелится.

Словно червяк. Эмбрион. Зародыш. Подрагивал, пытался распрямиться, двигал рудиментарными лапками.

– Как с ней? – Дятлову неимоверно захотелось курить, но чувствовал – сейчас этого делать не следует.

– Швы наложил, – пожал плечами врач. – Но… не исключаю возможности заражения. Сами понимаете… нужно в больницу, прокапать…

Дятлов не ответил. Он смотрел на то, что извлекли из тела.

Вот и встретились. Вот и свиделись. Даже не верится, что это существо валило деревья на своем пути к Братской ГЭС. Неужели и оно – дитя патронажа?! Или он, Дятлов, ошибся? Нет никакого дитя патронажа, а есть невообразимо древнее, какое-то лихо, дремавшее глубоко под землей, пока его не пробудили от вековечного сна строители гидроэлектростанции?

Он потянулся, чтобы взять это пальцами, но врач кашлянул:

– Могу дать зажим… где же он… а, вот… – нечто, похожее на ножницы с загнутыми под прямым углом концами.

Дятлов отстранил хирургический инструмент:

– В Мировом океане обитает медуза, которая замечательна тем, что бессмертна. Ей не страшны ни голод, ни увечья, ни перепады температур. Стоит ей попасть в несовместимые с жизнью условия, она поворачивает время вспять, превращается вновь в личинку до тех пор, пока условия не улучшатся. И тогда – новый цикл развития до взрослой особи, а затем – обратно в личинку…

– Какие… какие медузы? – Врач смотрел сумасшедшими глазами. – При чем здесь медузы?

Но Дятлов продолжил:

– Так вот, есть только один способ уничтожить такое существо… Догадываешься?

Врач сглотнул, качнул головой.

– Его надо съесть, – Дятлов ухватил эмбрион пальцами и сунул в рот.

Врач позеленел. Челюсть отвисла. Он до последнего был уверен, что Дятлов этого не сделает. Потому что сделать подобное – не в человеческих силах. Не в нормальных человеческих силах. Можно попытаться, но естественная реакция помешает. Рвота. Приступ рвоты вывернет наизнанку.

– Ам, – сказал Дятлов, открыл рот, словно демонстрируя – таблетка проглочена.

Но врач не стал смотреть. Стиснув зубы, он рванул в туалет, спотыкаясь о разбросанные по полу изодранные в клочья женские тряпки, затем донесся характерный звук опорожняемого желудка.

Лампочка мигнула и погасла окончательно.

В «Обыкновенном чуде», когда охотники убивают медведя, он вновь превращается в прекрасного принца, который пожертвовал собой ради принцессы. Но то сказка. В реальности превращения не произошло – Медведь остался медведем, диким, злобным, ужасным даже в собственной смерти.

«А принцесса?» – спросите вы.

А принцесса сидела на кровати, подобрав голые ноги, и смотрела как труп разделывают прямо на ковре – свежуют, ловко отрезают лапы, отпиливают голову, потому как вытащить такую тушу на улицу незаметно нет никакой возможности. Да и принцесса, в общем-то, не принцесса, она даже не принц. Она сидела и смотрела, замызганная медвежьей кровью с ног до головы. И когда ей что-то говорили, она качала головой – то ли да, то ли нет, но не двигалась с места, стараясь запомнить все в мельчайших подробностях.

– Этот ад могла выдумать только ты, – говорит Нася. – Кому под силу выдумать мир, где можно убить собственных родителей, съесть подругу, предать любовь, лгать, изворачиваться… – она долго перечисляет грехи принцессы, но та не слушает. Зачем слушать мертвых? Зачем оправдываться тем, что ты – не ты, а мусор, оставленный теми, кто топтался в душе… она всего лишь грязь, ошметки, плевательница, помойное ведро, отхожее место… она… она…

Потом Дятлов сказал:

– Хватит, – отстранил врача, и кажется, что сейчас достанет пистолет и убьет. Возможно, это к лучшему. Даже глаза не закрываю. Но он стискивает руку, стаскивает с кровати и ведет в ванную комнату. – Ее надо обмыть.

Там сдирает окровавленную рубашку, заталкивает в ванну и включает ледяную воду. Сижу и ничего не чувствую.

Вода покраснела, потом порозовела, а потом стала прозрачной, будто ничего и не случилось.

От фонарика, поставленного на попа, гуляют тени. Тень Дятлова похожа на медвежью, чудится, будто она оживает, скользит по стене ближе и взрыкивает, обдавая ледяным дыханием геофронта: «Ну, что, получилось у нас или нет?»

Думаю, Дятлов сейчас примется за прокачку, момент подходящий, да и нечего скрывать, надо рассказать все. От начала до конца. Потому что тоже хочется умереть. Хотя бы в этой ванне. Но Дятлов ничего не спрашивает. И ничего не говорит, даже не чертыхается, пытаясь зажечь спичку и закурить. Но потом:

– Знаешь, что такое – сверхкритическая сублимация?

Сил думать, а тем более отвечать не осталось. Качаю головой. Нет, не знаю.

– Когда твой рапорт попал в отдел внутреннего расследования, они сразу поверили. Никто не любит вивисекторов. Даже сами вивисекторы себя не любят. Вот и готовы землю рогом рыть. Для них любая писулька – красная тряпка для быка. Звук боевого горна для старой клячи. Ты на что рассчитываешь? Рапорт не осядет в руках дуболомов, а пойдет наверх, к товарищу генералу? Для более решительных действий, чем идиотский арест?

Запахло никотином. Дятлов все же закурил. Пепел стряхивал в ванну. Тело и пепел. Сродство.

– Попади рапорт наверх, там быстро бы раскусили. У них мое личное дело. И медицинская карта. И в деле, и в карте черным по белому: «сверхкритическая сублимация».