Михаил Савеличев - Проба на излом [litres]

В медсанчасти сажусь на лавку и дожидаюсь своей очереди. Пахнет омерзительно. Даже для человеческого носа. Что говорить о зверином чутье? Пытаясь отвлечься, рассматриваю плакаты, внушающие сидящим, что их здоровье – всего лишь недоработка врачей, вовремя не обнаруживших заболевание.

– Сирота! – Без ударения на «о».

Шагаю в кабинет и натыкаюсь на консилиум. Во главе с самим. Сам рассматривает сквозь очечки, барабанит пальчиками по пухлой истории болезни. Так и кажется, что детские губки шевельнуться:

– На что жалуетесь?

Ответ готов заранее: жалоб нет, а если бы имелись, то место им в рапорте на имя непосредственного начальства.

Доверяй, но проверяй. Причем чем больше доверяешь, тем чаще проверяй. А лучше – держи под постоянным и неусыпным контролем. Дабы неповадно. Чтобы и мысли не возникло – взбрыкнуться. Дитя патронажа – есть дитя патронажа. Даже если его приручили. Подобрали, накормили, отмыли и спать уложили. Человек – скотина неблагодарная. Чего же хотеть от детей патронажа?

– Что-нибудь не так, товарищ Дятлов? – Председатель аттестационной комиссии снял крохотные очки, более смахивающие на пенсне, развернул клетчатый платок, подул на стекла. – Вы сразу сформулируйте замечания. И мы их обязательно включим в акт сдачи-приемки.

– Как в порту, – пробурчал Дятлов. – Брутто-нетто.

– А? – Председатель оторвался от протирки и посмотрел на Дятлова рачьими глазами. – У вас имеются возражения? Разве не по вашей инициативе созвана комиссия? Оторваны от дел специалисты. И ради чего? Еще раз подтвердить очевидное? Дитя патронажа остается дитем патронажа. Вторая стадия СУР. Рекомендованная доза «парацельса» – ноль пять миллиграмм за сеанс. Купирование побочных эффектов методом «старшая сестра» не считается необходимым. В силу устойчивости экземпляра.

– Эк-зем-пля-ра, – по слогам повторил Дятлов. – Ощущаю ноты недовольства в вашем заключении, – он потряс бумагами.

– Слушай, Дятлов, мы с тобой тысячу раз об этом толковали. Можно взять домой тигренка. Пока он маленький. Это мило. Он пушистый, полосатый и грызет туфли. Пьет молоко и рвет диван. Почти как котенок. Но в этом «почти» корень проблем. Потому как тигренок вырастает в тигра. А тигр охотится и жрет сырое мясо. И его не перевоспитать. В один прекрасный момент…

– Уволь от аллегорий, – сказал Дятлов. – И прекрати стращать мою бессмертную душу. Вот, что вы тут понаписали? – сунул под нос председателя комиссии листок.

Тот вернул очки на переносицу, прочитал:

– Пол – жэ. И?

– Не жэ и не мэ, – почти передразнил Дятлов. – Хотите сказать, что оно внезапно обрело половую определенность?

– Ее половая определенность вполне определена, извини за тавтологию. Но по правилам медосмотра мы должны фиксировать наличное состояние объекта. Мы осматривали девочку, а не мальчика.

Что-то новое в устах председателя комиссии, подумал Дятлов. Эк он. Девочку. Мальчика.

– И еще раз подумай над сказанным, – председатель комиссии прищурился. – Не хочу повторять всяческие намеки и прочие слухи. Но так бывает. Пигмалион, понимаешь ли. Галатея. Слыхал о таких? Только ты не Пигмалион, а оно – не Галатея. Как друг напоминаю. И предупреждаю.

– Я – вивисектор, – сказал Дятлов. – Скорохват и скорострел.

– И на старуху бывает проруха. И на старика.

Дверь захлопнулась.

Лязгнул засов.

Привычный вид карцера.

А ведь когда-то было неведомо, что это называется карцером. И вообще, что можно существовать иначе – вне толстых стен, без тусклой лампочки под потолком, панцирной кровати и табурета, привинченного к полу. Сюда приводили когда не было экспериментов. Когда запал исследователей выдыхался, и приходилось оставаться здесь надолго. Настолько, что хотелось вернуться в лабораторию. Так, наверное, крысы, приученные бегать по лабиринту, томятся пребыванием в клетке.

Всё как тогда, даже прикнопленная кем-то к стене открытка с видом на ГЭС, над которой с проводов машут руками два монтажника, и подписью: «Мы не ГЭС открывали, открывали миры», и плакатик с поездом «Москва – Братск» и крошечной бортпроводницей со смутно знакомым лицом…

На книжной полочке – истрепанный томик с «Машиной времени» и «Островом доктора Моро», в котором не понятно ни строчки, хоть каждый день читай, потому что мир за переборками совершенно другой, куда не попасть даже в собственном воображении, нужен вертухай, который сможет туда отконвоировать… такой как Дятлов…

Сажусь на табурет. Сжимаю ладони между коленями. Страха нет. Зверь не испытывает страха. Зверь лишь избегает опасности. Тут ничего, кроме воспоминаний. О маленьком существе, что тряслось от холода под тонким синим одеялом. И поминутно приходилось ступать на стылый пол и бежать к параше опорожнять мочевой – реакция на замерзание. Сколько ее выходило за ночь! Казалось, не спишь, а бегаешь. Туда-сюда, туда-сюда. Час за часом, минута за минутой. И сны под стать. Будто отчаянно ищешь место, где присесть. Или встать. Чаще всего это оказывалась лаборатория. Реже – кабинет Дятлова. Но по возвращению – под подушкой койки, жесткой как камень, фантик от конфеты «Мишка косолапый»… еще пахнущий кем-то съеденным содержимым… то ли пытка, то ли поощрение…

Скомканная пожелтелая газета под табуретом – не сразу и приметишь. Расправляю – отчеркнутая заметка о ликвидации медведя-людоеда в районе п. Ямбуй г. Братск. Переворачиваю – портрет Наймухина, ведутся поиски вертолета в районе Сельгонских топей…

Замок лязгает, и в карцер шагает легкий на поминках. С толстенным делом подмышкой.

– Товарищ майор! – вскакиваю со стула, вытягиваюсь во фрунт.

– Сколько тебя здесь держали? – Дятлов огляделся и расположился на койке. Дело небрежно кинул рядом. – Лет пять? Ты садись, садись. В ногах правды нет.

Сажусь.

– Вот интересно, – он закурил, – если бы не я, так бы всё и продолжалось? Никому не нужное, выпотрошенное, без «парацельса», на третьей стадии синдрома.

– Наверное, товарищ майор, – отвечаю. – Если бы не вы, здесь бы и продолжалось.

– Клетка, – кивнул он. – Клетка для дитя патронажа. Где-то слышал, что приручив дикого зверя, ну, там, льва, тигра или медведя, главное – не давать ему мяса с кровью. Стоит такому попробовать кровь, и в нем пробуждается инстинкт хищника. Представляешь? Неважно, что это ты вырастил его, кормил из бутылочки, лечил от чумки, дрессировал. Капля крови сотрет годы воспитания и дрессировки. Зверь остается зверем. Ему нужно охотиться, ему нужно убивать, рвать добычу, а не ходить по струнке и не прыгать через кольцо. Когда-нибудь в цирк водили?

– Нет, товарищ майор.

– Почему?

– В Братске нет цирка, товарищ майор. По телевизору показывали. Клоунов.