Михаил Савеличев - Проба на излом [litres]

Он говорит дальше. Удивительно спокойно, доходчиво, почти по-дружески. Разве что пепел продолжает стряхивать в ванну, а потом туда полетел один окурок, второй. Слышу только голос, смысл проскальзывал мимо, оставляя лишь прерывистые следы в памяти. Что-то про детство и подругу, которая оказалась патронажной. Что она на него влияла, отчего у него открылся талант. Но если где-то чего-то прибывает, то где-то чего-то убывает. Закон сохранения. Вот у него и убыло. В результате этой самой сверхкритической сублимации. Убыло. Ничего не осталось. Ни желания. Ни способности. Мул. Только и способный на тяжкий бесконечный труд в упряжке.

– Кто ты? – И даже не сразу понимаю, кто это. Спрашиваю. Будто изнутри двигают губы. – Кто ты?

Дятлов вновь присаживается на край ванны, двумя пальцами сжимает скулы, вздергивает голову и, наклонившись:

– Человек, патронажная. Всего лишь человек. И человек способен на все, если его загнать в угол. И всё, что делаю и собираюсь сделать по отношению к тебе, будет только одним – пробой на излом, потому что ставки слишком высоки… Запомни, патронажная, запомни…

Скрипит дверь.

– Простите, товарищ майор, тут в соседней квартире алкаша кондратий схватил – инфаркт… Может, скорую вызвать?

Дятлов даже не поворачивается к врачу:

– Если остановилось, скорая ему ни к чему. Сами справимся.

А врач усмехается и подмигивает, как старый знакомый…

– Что теперь будет с нашим заклятыми друзьями? – спросил товарищ генерал.

– Источник их могущества перестал существовать, – сказал я, не излагая подробностей. Если начальство потребует, то подробности будут представлены, конечно. Но пока можно и без них. В конце концов, палача не спрашивают об умении стрелять в затылок приговоренного или способах намыливания петли.

– Да уж, – товарищ генерал втиснул окурок в пепельницу, с остервенением растер. – Обложили топтыгина со всех сторон. А все почему? Потому что почувствовал себя единоличным хозяином в нашем колхозе… ха… – товарищ генерал помассировал затылок. – На что он вообще надеялся?

Я подробно разъяснил – на что, почему, как и из-за чего у него полный провал. Товарищ генерал, конечно, в курсе операции «Медведь», но слушал, не перебивал. Супил тяжелые брови, курил, потирал подбородок, массировал затылок. В общем, всячески выказывал одобрение. Ему идти к начальству на доклад. Повторение – мать ученья. И залог довольства вышестоящего руководства. Может, даже попадем в оперативную сводку, что каждый день ложится на стол Лаврентия Павловича. Одним предложением, не больше. Ну, на то оперативная сводка, чтобы умещаться на двух листах бумаги. Что у нас? Бои местного значения, всего лишь.

Когда я закончил, товарищ генерал поднялся из-за стола, махнул рукой, чтобы оставался сидеть и хлебал чай с лимоном, прошелся по кабинету до окна, отодвинул тяжелую портьеру и долго смотрел в темноту.

– Что с подопечной будешь делать? Ликвидировать?

– Просчитываю варианты, товарищ генерал.

Тот покачал головой:

– Вивисекторов губит мягкосердечие… как же я устал от этих патронажных… будь моя воля, переселил бы всех на Марс, а лучше – сам бы туда переселился, ей богу, благодать, никого и тихо…

Что ж, и генералу иногда позволена слабость.

– Одного не понял, – сказал он. – Что он такое? У наших умников есть объяснение?

У наших умников имелось множество объяснений. Выбирай на вкус. В прямом и переносном. О чем и доложил товарищу генералу. Объяснения имели кодовые заголовки. «Странствующий эмбрион», например. Или – «Странник по вечности». И даже – «Темпоральный полиморф». Каждое объяснение базировалось на стройной гипотезе, теории и сложных расчетах, в которых разбирались только сами умники. Поэтому подробности пришлось опустить и излагать своими словами.

Но товарищ генерал слушал, не перебивал. А когда дослушал, подошел к сейфу и извлек початую бутылку коньяка и две рюмки. Поставил, разлил, взял рюмку, кивнул:

– За такое выпить не грех.

Не грех, не спорю. С начальством противопоказано спорить.

– Закусывать коньяк лимоном – дурная привычка, – сообщил товарищ генерал. И разлил по второй. А потом спросил: – Ты их не боишься?

– Детей патронажа, товарищ генерал? – уточнил я.

– Да.

– Не боюсь, – сказал я.

– Ну и дурак, – товарищ генерал опрокинул рюмку и просипел: – Иди работай.

Хочется кричать, но словно нет рта.

– Если друг оказался вдруг и не друг, и не враг, а так, – хрипло напел Дятлов. – Выключи ты этот матюкальник, хватит, насладились…

Поворачиваю ручку, и повторяющееся сообщение о трагической гибели во время крушения вертолета бессменного директора, героя социалистического труда, почётного гражданина, лауреата Ленинской премии прекращается.

– Быть девочкой у тебя не получилось, – усмехнулся Дятлов. – Значит, нужно стать мальчиком. Завтра в командировку. Готов?

– Да, – опять в знакомом кабинете. Все как всегда. Дятлов в излюбленной позе на подоконнике курит в позе роденовского «Мыслителя». Это чье-то воспоминание в голове. Как отпечаток грязного сапога на ковре. Позволяю лишнего: – Какое задание?

Дятлов долго молчит. И когда кажется, что ответа не будет, говорит:

– Сказку про курочку Рябу знаешь? Как она снесла яйцо, да не простое, куриное, а золотое… Вот и у нас кто-то когда-то решил, что патронажные – этакие куры Рябы, которых можно заставить нести золотые яйца. И они несут, попробовали бы не понести! – Дятлов отвернулся, поскреб ногтем по стеклу, будто счищая невидимую грязь. – Но разбивать золотые яйца так и не научились. Дед бьет-бьет, не разобьет… баба бьет-бьет, не разобьет… И приходится звать на подмогу товарища Дятлова со товарищи… чтоб они как мышки хвостиками махнули и… Нельзя приготовить яичницы, не разбив яиц.

Молчу. Впитываю. Что впитываю, зачем впитываю – не понять. Пока не понять. Но обязательно пойму.

– Все это присказка, а сказка – впереди. И состоит она в том, что на далеком-далеком острове Буяне в море Океане некий динозавр решил приютить землеройку. Вот нам и предстоит решить маленькую проблему. Готов?

– Так точно, товарищ майор!

– Иди собирайся, – усмехнулся Дятлов. – Форма одежды – походная, туристическая. Оружие и боеприпасы получи в арсенале.

Разворачиваюсь на каблуках и выхожу из кабинета.

КОНЕЦ