Михаил Савеличев - Проба на излом [litres]

Дубина Калибана оставляла в теле пирамиды глубокие вмятины. Ошметки грязи, а может быть и плоти этой твари летели в стороны, брызгала вонючая маслянистая жидкость. Пирамида тронулась с места, и только теперь стало понятно, что она может передвигаться и передвигаться быстро. Степанов рухнул на траву, освобожденный, а Калибан издал торжествующий вой, потрясая дубиной и ударяя кулаком в гулкую грудь, – преследовать пирамиду, уползшую в заросли, он не собирался.

Нашелся и Тренкулов. Каким-то чудом Калибан обнаружил его завязшим по горло в грязи. Артист больших и малых жанров сидел там, похожий на японскую обезьяну, каких показывали в «Клубе кинопутешествий», где несчастные макаки грелись в горячем источнике, спасаясь от холода и снега. Извлеченный за шкирку из грязи, Тренкулов походил на такую обезьяну даже больше, чем спасший его неандерталец.

– Вы. Мне. Поможете. Избавиться. От. Рабства. И. Тирана. Что. Захватил. Меня, – сказал Калибан.

Степанов и Тренкулов переглянулись.

– Я. Проведу. К. Пещере. Вас. Его. Убьете. Вы. За. Это. Золото. Свое. Получите. Без. Меры.

– Епта, без меры – эта-а хорошо, па-а-нимаешь, – пробормотал Тренкулов. От холода у него зуб на зуб не попадал. – Но, епта, я бы предпочел вина, а лучше, эта-а, – водки, и, па-а-нимаешь, спирт хорош, уж коли, епта, угораздило в болоте, эта-а, утонуть.

– Опять. Он. Здесь, – Калибан посмотрел в небо. – Опять. Он. Складно. Говорить. Нас. Заставляет. Пошел! Пошел! Отсюда. Прочь!

– С ума сошел дикарь, – прошептал Степанов Тренкулову. – Убить кого-то хочет, все не пойму – о ком толкует? С его-то силой он сам кого угодно разорвет на части.

– Ну. Что. Идем. Пора, – Калибан взвалил дубину на плечо.

– Постой, – Степанов с трудом поднялся. – Оружие нам надо для такого дела. Мы голыми руками не сумеем наш уговор исполнить. Дай свою дубину, ее направлю на врага, которого укажешь нам. Ступай вперед, мы за тобой пойдем след в след.

Тренкулов зажмурился и не открывал глаз, вжимая голову в плечи, слушая как под ударами дубины хрустит череп Калибана.

– Вот, поделом тебе, дикарь проклятый! – Степанов отбросил оружие, с трудом выпрямился, будто ему вступило в спину. – Надеюсь, на этот раз навечно я тебя утешил. Ты будешь здесь лежать, ведь мертвые обид не помнят. Пошли, артист, отсюда. Здесь пахнет дурно. Куда он нас направил? А, туда! За мной!

Только когда люди скрылись из виду, Ариэль позволил себе рассмеяться. Он подлетел к телу Калибана и наблюдал, как вновь срастаются размозженные кости, затягиваются раны, высыхает кровь.

– Да, не случайно отбор естественный лишил вас права потомство на Земле оставить, – сказал Ариэль. – О, как же глуп ты и доверчив, Калибан.

Утреннее совещание началось как обычно – в двадцать два часа предыдущего дня. Управление Братскгэсстроя светилось огнями, в распахнутые окна вместе с прохладой ночного воздуха и речной свежестью врывался рев могучей Ангары, зажатой в теснинах водоводов ГЭС. Иван Иванович Наймухин смотрел на абрис колоссального сооружения, отмеченный красными и зелеными огоньками, курил и хмуро кивал входящим в кабинет участникам планерки. Отчаянно зевающая Антонина, вставшая с расстеленной в приемной раскладушки, разносила желающим чай, кофе и печенье. Начальники участков и управлений тоже отчаянно дымили, и табачный дым собирался под потолком сизым облаком.

– Ну, что, Иван Иванович, – сказал Арон Маркович, – все в сборе. Можно и начинать.

– Что с Братовым? – Наймухин так и не повернулся к сидящим, продолжая заслонять окно огромной черной глыбой.

– Ищем, Иван Иванович, – сказал начальник районного управления внутренних дел. – Обыскали большую часть квадратов, где вертолет мог совершить экстренную посадку…

– Посадку? – на этот раз Наймухин полуобернулся и впился взглядом в человека в форме.

– Э-э-э, так точно… – замялся начальник РУВД. – Других вариантов пока не рассматриваем. Надеемся на благоприятный исход.

– Это мое решение, Иван Иванович, – сказал Севастьянов. – Мы посовещались и…

– Кто – мы?

– Я, – подал голос Антонов. – Я порекомендовал товарищу Севастьянову не расширять зону поиска, а сосредоточиться на точках вдоль маршрута исследовательского вертолета. Товарищ Братов должен был следовать программе, разработанной и утвержденной институтом. Вряд ли они сильно отклонилась от Страны ЛЭПии… то есть, простите, ЛЭП пятьсот.

Наймухин затушил папиросу в горшке с кактусом и подошел к висящей на стене карте, сплошь покрытую тонкими и толстыми красными линиями – проложенными человеком руслами великой сибирской электрической реки, исток которой здесь, на Братской ГЭС. Не оборачиваясь на сидящих, поманил пальцем, и Севастьянов переглянулся с Антоновым. Антонов пожал плечами, со скрипом отодвинул стул, подошел к карте:

– Вот основные точки поиска, Иван Иванович. Здесь фиксировались аномальные электрические всплески при замерах институтской аппаратурой. Поэтому планом предусматривалось сделать непосредственную съемку здесь, здесь и вот здесь.

– Аномальные электрические всплески? – переспросил Наймухин.

– Так точно… то есть, да, Иван Иванович. Вы ведь в курсе, что ваши энергетики обратились в НИИ с просьбой разобраться со сверхнормативными потерями на ЛЭП.

– Тогда объясни мне, дорогой товарищ, почему при Козыреве никаких таких потерь не было? – Наймухин прошел во главу стола и опустился в массивное кожаное кресло, которое еле вместило могучее тело. Повадками и движениями он походил на огромного топтыгина, по недоразумению обряженного в костюм, за что и имел за глаза прозвище – Гидромедведь.

Вопрос оказался настолько неожиданный, что Антонов лишь открывал и закрывал рот, будто выброшенная на берег рыба.

– Не хотел об этом говорить, Иван Иванович, – вмешался Севастьянов, приходя на помощь другу, – но именно безответственные опыты и рацпредложения НИИ в бытность там товарища Козырева и стали причиной этих… этих…

– Флуктуаций, – полушепотом подсказал Антонов.

– Да, флуктуаций… и институт в лице его нового директора, а также начальника лаборатории Братова сейчас прикладывают все усилия…

– ТЫ ЛЖЕШЬ!

Севастьянов запнулся. Ему показалось… он дрожащей рукой достал из кармана платок, промокнул лысину. Все же укатали сивку эти идиотские планерки в десять часов ночи. А он не мальчик! У него печень больная. Вот еще и галлюцинации начались.

Севастьянов прислушался, повертел головой, разглядывая сидящих за столом. Нет. Точно показалось. Это всего лишь шум Ангары. Рев Братской ГЭС. Вот и сам Наймухин никак не отреагировал, а лишь нажал кнопку и попросил: