Алекс Тарн - Хайм

Но вряд ли это сказочное богатство волновало его хотя бы в минимальной степени. Я уверен, что на вопрос о деньгах он ответил бы тем же равнодушным пожатием плеч, каким встретил мое удивление количеством клиентов: «Много? Наверно…» Умножение капитала было всего лишь побочным следствием его работы, но никак не ее целью. Тогда зачем он трудился так тяжело? Возможно, ему нравилась власть? В самом деле, бог и царь… представить только, он мог бы уничтожить весь грандиозный мир Хайма при помощи одной-единственной команды! Он мог просто нажать кнопку, клацнуть клавиатурой и – оп!.. – во всем нашем мире разом погас бы свет.

Если вдуматься, это просто не укладывается в голове. Пятьдесят шесть миллионов живых существ, со всеми их планами и надеждами, женами, мужьями и детьми, домами и яхтами, машинами и поездами… Все наши радости и разочарования, успехи и провалы, книги и картины, все воображенные и нарисованные нами пейзажи, пляжи, леса, парки развлечений, все праздники, все золотые шары… – всё это бесконечное многообразие, всё без остатка – одним нажатием кнопки! Р-р-раз – и нет!

Неужели его сердцу могла быть мила подобная перспектива или даже просто ее потенциальная возможность? Вряд ли: Программер, хотя и напоминал временами полубезумного трудоголика-сеятеля, совсем не походил на малого ребенка, который строит песчаный замок лишь для того, чтобы тут же разрушить его ударом босой пятки. А может быть, он строил, чтобы строить, строил, как дышал, видя цель процесса в самом этом процессе. Разве человек спрашивает себя, зачем он дышит? Нет, он дышит – и всё тут, без лишних рефлексий: вдох – выдох, вдох – выдох… до конца.

Так недоумевал я, глядя на нашего хозяина, бога и царя, среднего во всех отношениях – за исключением того факта, что он держал в своих руках судьбы десятков миллионов людей. Вот он снова вскочил и двинулся по комнате фирменным слепым зигзагом: наверно, что-то не сходится, ошибка в программе, баг, просмотр, недоделка. Скольким людям Хайма этот баг стоил испорченного настроения, разбитых планов, отмененных свиданий? Сколько связано с ним искалеченных судеб, поломанных жизней, скомканных надежд? Возможно, теперь уже никогда не встретятся те, кто не в состоянии прожить друг без друга… – и всё из-за какого-то дурацкого бага бога! Да кто он такой, этот чертов Программер?! Да как он смеет брать на себя такую ответственность?!

Тут ведь еще вот что: если по справедливости, то этот мир уже давно не принадлежал ему! Да, он создал Хайм, самую первую, начальную версию, крайне простую и несовершенную. Он нарисовал сам или заказал на стороне небо и землю, деревья и море, а также примитивные штрих-пунктирные лица и фигуры первых обитателей системы – уж не знаю, как они звались: Адамом и Евой или как-то иначе. Но дальше-то система включилась в работу самостоятельно! Сейчас уже всё в ней делается руками самих обитателей Хайма – буквально всё, начиная от тончайшей улыбки уголком губ и кончая горным хребтом на обратной стороне Луны! А что делает этот так называемый бог кроме того, что держит палец на кнопке «Delete»? Стрижет купоны, собирая свои десять центов с каждого хайлера? Хорошо устроился, нечего сказать!

Что же тогда получается? Получается, что все мы в Хайме работаем на него! Мы живем для него, мы творим для него – каждым своим шагом, действием, вдохом… Ха! Вот так открытие! Вот тебе и ответ на проклятый вопрос: «Зачем ты живешь, Найт? В чем смысл твоего бытия?» Да вот, понимаете ли, строю мир. Ты, простой человечек? Ты строишь мир? Сдурел, да? И для чего же ты его строишь? Не для чего, а для кого. Я простой, ничем не примечательный человечек по имени Найт, строю мир для… для… страшно сказать: для бога! В этом смысл моей жизни, ее цель, ее назначение: строить мир для бога! И ваша цель – тоже! Теперь поняли? И никаких проклятых вопросов!

Да, но в чем тогда смысл существования самого Программера? Неужели – такой же? Неужели хозяин Хайма тоже строит мир для бога – но уже своего, наружного? Неужели прямо сейчас, в эту самую минуту где-то над ним бегает такой же средний во всех отношениях слепой сеятель с пальцем на кнопке «Delete»? Пусть так, но должна же быть у всего этого какая-то цель? Что произойдет, когда мир – или миры – будут наконец построены? Что тогда скажет…

– Найт… Найт!

Мысли мои были так далеко, что Ей пришлось несколько раз позвать меня, прежде чем я откликнулся.

– Да… что случилось?

Она улыбнулась – уже второй раз за столь короткое время. Определенно с моей снаружисткой что-то происходило.

– Задумался? Ты стал совсем как Программер – будто из колодца всплываешь. Что-то раньше за тобой такого не водилось, а, Найт?

– Водилось… не водилось… – я недовольно глянул в ее насмешливые глаза. – Ты что-то хотела? Поговорить с хозяином?

– Нет-нет, – качнула головой Она. – Я думала, тебе будет интересно. Постум в Хайме. Ты ведь хотел с ним…

Сердце мое дрогнуло.

– Постум? Где?

– Да вон, смотри… – она показала на один из экранов, где светилась моя унылая физиономия в интерьере гостиной нашего семейного хаймовского дома.

На заднем плане у обеденного стола сидел Постум. Как я мог пропустить его приход? Уму непостижимо. Вот что значит оторваться от Хайма в пользу проклятого наружного мира… Я поспешно поднялся с кресла и подошел к мальчику.

– Привет, сынок.

Он поднял на меня грустный взгляд.

– Привет, Найт. Она…

– Нет, – сказал я, не дослушав. – Она не приходила. Хочешь, поедем в луна-парк? Давненько там не бывали, а? Помнишь, как мы с тобой…

На этот раз не дослушал он:

– Помню. Нет, спасибо.

Мы помолчали. Я корил себя за дурацкое предложение отправиться в луна-парк – нашел что выпалить, с ходу, сразу после «здрасте»! Но мне и теперь не приходило в голову ничего лучшего. Прежде, радуясь жизни, мы с Постумом буквально дышали в унисон; нам не требовалось слов, чтобы понять друг друга, – хватало восклицательных междометий, смеха, кивка. Но ушедшая Трай забрала с собой не только свое нейтральное равнодушное присутствие, но и нашу радость, ее простую безыскусную речь. И мы вдруг обнаружили, что не знаем никакого другого языка; мы остались бессловесными, как моя снаружистка.

Я откашлялся, чтобы хоть как-то сломать это ужасное молчание, которое сдавило нас, как ледовое поле затирает обреченный корабль. Я выбрал самую тихую, самую мягкую интонацию.

– Постум… Что происходит, мальчик? Почему тебе ничего не хочется?

Он ответил не сразу – тоже долго подбирал нужное выражение, нужный тон. Я терпеливо ждал. Неужели отныне мы так и будем общаться, осторожно переставляя шахматные фигуры слов на доске разговора?

– Не знаю, – сказал он наконец, как мне показалось, виновато. – Не знаю.