Алекс Тарн - Хайм

Пыталась ли я заменить собою профессионала-психолога? Нет, не думаю. Я не имела никакого четкого плана – скорее действовала по наитию. Родители мальчика сбежали из больницы и даже теперь, почти два месяца спустя, не спешили забирать заказ – следовательно, чтобы приблизиться к ним, мне самой требовалось проявить инициативу. Хайм, таким образом, был способом сближения с этой женщиной, не более того. Я выудила из больничного компьютера ее данные, включая интернетовский адрес, и послала туда сообщение об открытии хаймовского аккаунта на имя Трай. Трай, попытка. Ее попытка отвлечься от тяжкой реальности. Моя попытка избавиться от чересчур назойливого наваждения.

К моему удивлению, она приняла игру: почти сразу вошла в систему и стала понемногу знакомиться с обстановкой, общаться с другими… – причем общаться нормально, вовсе не так, как следовало бы ожидать от человека, сломленного невыносимым горем! Следующий мой шаг напрашивался сам собой. В реальности Трай потеряла ребенка; Хайм мог компенсировать ей эту потерю хотя бы на уровне интернетовской игры. Так я стала Постумом, веселым и полным жизни пятилетним мальчуганом. Я вернула ей сына!

Нельзя сказать, что это было дешевым развлечением. В Хайме за очаровательную мордашку приходится платить; можно сказать, что Постум влетел мне в копеечку. Зато я подвела его к Трай во всеоружии самых победительных улыбок. Такому мальчику было просто невозможно отказать. Тем не менее Трай не сразу дала ответ, когда Постум с ходу предложил ей стать его мамой. Глядя на ее стандартное лицо, застывшее на экране монитора, я могла только предполагать, какая буря чувств одолевает реальную женщину по ту сторону интернета.

– Это очень неожиданно, – сказала она наконец.

– Я хотела бы, чтоб ты дал мне время обдумать твое предложение.

Я немедленно сообщила физиономии Постума выражение разочарования и испуга.

– Обдумать? – обиженно проговорил мой мальчуган. – Но с кем буду всё это время я? Мне так страшно одному… Почему ты не хочешь быть моей мамой? Наверно, я плохой, да?

Разве материнское сердце могло выдержать такую сокрушительную атаку? Трай согласилась на месте. И все же я постоянно чувствовала в ее поведении некую двойственность. С одной стороны, она продолжала относиться к своему участию в Хайме как к чему-то совершенно случайному, проходному; так в супермаркете берут с полки баночку специй – берут ни с того ни с сего, без определенных намерений, для того лишь, чтобы повертеть в руках и поставить обратно. С другой, Трай ощущала себя связанной нежданно-негаданно свалившимся на нее материнством. Я стопроцентно уверена, что, не будь Постума, она ушла бы из Хайма довольно быстро. Но как бросить на произвол судьбы одинокого мальчика, который невесть зачем и почему избрал именно ее из толпы стандартных хаймовских персонажей?

Поначалу Трай явно предполагала, что речь идет о чьей-то необъяснимой блажи, которая вот-вот иссякнет и освободит ее от неожиданных обязательств. Думаю, что именно поэтому она не вложила ни единого хайлера в развитие собственного образа. Ее мимика, жестикуляция и арсенал интонаций оставались в рамках того бесплатного набора, который вручался всем и каждому в момент начальной регистрации в системе. Наверно, тем самым она словно говорила Постуму: «Смотри, мальчик, я ничем не заслуживаю твоего внимания. Я такая, как все, стандарт из стандартов. Не лучше ли тебе подыскать маму поинтересней?»

Зато во всем том, что касалось области ее родительской ответственности, Трай проявляла поразительную щедрость. Мы поселились в прекрасном доме, купленном на ее деньги. Постум не нуждался ни в чем: по первому же слову ему предоставлялись любые игры и развлечения. Не было в Хайме луна-парка, который мы бы не посетили, курорта, на который бы не съездили.

Жилось ли мне от этого легче? Я имею в виду не «мне, Постуму», – тот-то был совершенно счастлив, а «мне, больничному фотографу, побеждающему смерть»? Думаю, да. В определенном смысле это и была победа над смертью, хотя и одержанная мною в Хайме, а не при помощи предсмертных фотографий. Кстати, о фотографиях – если что и мешало мне в этой истории, так это их продолжающееся сиротство на полке приемного офиса. Никто так и не пришел забрать их, и каждый раз, наводя там порядок, я испытывала неприятное чувство при виде потрепанного и распечатанного конверта. Со временем он стал восприниматься как досадная помеха, а потому однажды, сняв конверт с полки, я уже не вернула его назад, а забрала с собой и в тот же день отправила по домашнему адресу, взятому из больничного дела.

Действие это было неофициальным: в больнице подобные отсылки не практиковались, ибо считались недопустимым вмешательством в сугубо личное дело клиента. Ведь если кто-то отказывался забрать снимки, то, наверно, имел на то достаточно веские причины. Но я уже не могла видеть этот чертов конверт, просто не могла.

Письмо вернулось по моему домашнему адресу, который я указала в качестве обратного. К конверту была пришпилена записка из агентства по торговле недвижимостью: «Адресат выбыл». Тут уже любой нормальный человек открыл бы мусорное ведро и… Но я физически не могла выбросить эти фотографии. Не могла видеть и не могла выбросить. Я позвонила в агентство. Трубку сняла секретарша; выслушав мой вопрос, она пошуршала бумагами и перевела меня дальше к бархатному солидному голосу.

– Да-да, я помню этот дом, – сказал голос. – Там новые хозяева. Вам непременно нужно его найти? Не вам одной…

– Кого найти? – оторопела я. – Мне всего-навсего нужен новый адрес.

– Гм… – замялся голос. – В том-то и дело, что мы не знаем его нового адреса.

– Кого «его»? – рассердилась я. – Что вы мне все время толкуете про какого-то «его»? Меня интересует новый адрес семьи. Семьи, а не «его»!

– Вы что, не знаете? – спросил голос после долгой паузы. – Бывший хозяин остался один. Быстро продал дом и уехал. Первому же покупателю, не торгуясь. И адреса не оставил. Мы, собственно, тоже хотели бы его найти. Он недополучил…

– Погодите, – перебила я. – Что значит «остался один»? А жена?

– Самоубийство, – тихо ответил голос. – Сразу после смерти ребенка. В тот же день. Впрочем, об этом не писали в газетах. Такие вещи, знаете ли, не афишируются. Неудивительно, что вы пропустили…

Он говорил еще что-то, но я уже не слушала.

Голова вдруг словно наполнилась густой непролазной ватой, в которой вяло барахталась, не находя ни опоры, ни выхода, всего одна мысль, один вопрос: «Как же так?»

Как же так? Как же так? Механически переставляя ноги, я направилась к раковине, налила воды, отпила несколько глотков. Как же так? С кем же тогда я, Постум, общаюсь в Хайме? И кто она на самом деле, моя мама? И действительно, как я могла пропустить такое событие, как ее самоубийство? Ладно, не попало в газетные новости, но все же как-то должно было дойти… Ах да, я ведь уезжала в отпуск – наверно, тогда это и случилось. Да-да, конечно, именно тогда, ведь сестра рассказала мне о смерти ребенка как раз после отпуска. Но почему, почему она ни словом не упомянула о самоубийстве матери? Впрочем, и это понятно: больницу интересует только ребенок, он и попал в сводку. Родился тогда-то, диагноз такой-то, умер тогда-то, дело закрыто. А судьба родителей – в компетенции других организаций.