Алекс Тарн - Хайм

– Что ты… – улыбался он, ласково гладя меня по щеке. – Нас всегда трое: мы с Постумом и твой программный клон. Он уже почти совсем готов. Тебе нужно потерпеть еще немножко, самую капельку. Хотя бы несколько минут. Сможешь?

Я собирал все свои силы, Найт прикреплял датчики, приносил ноутбук, и мы отправлялись в Хайм – на пятнадцать, десять, пять минут – пока боль не становилась невыносимой. А потом я смотрела с экрана на свою бессознательную оболочку, распростертую на постели, смотрела и думала: что общего у меня с этим изношенным куском плоти – беспомощным, искореженным болью, изъеденным изнутри беспощадной болезнью? Зачем заставлять его так страдать? Его программный клон и так уже достаточно точен, стоит ли дополнительно мучить беднягу лишь для того, чтобы приблизить это сходство к абсолютному совершенству еще на одну долю процента?

Но последнее слово в этом вопросе принадлежало не мне, а упрямому перфекционисту Программеру, так что Найт продолжал навешивать на мое едва живое тело провода, контакты и электроды – навешивать и колоть, колоть и навешивать, – пока наконец в одно прекрасное утро хозяин не объявил, что удовлетворен достигнутым результатом. Это произошло дней через десять после приезда Постума.

– Ты хочешь сказать, что Трай полностью переселилась в Хайм? – спросил Найт. – И что теперь она будет жить вечно?

– И Трай, и вы с Постумом, – буднично ответил Программер, не отрываясь от своей клавиатуры. – Я только что перезагрузил новую версию системы. Вам троим уже не нужны эти… как их…

– Снаружисты?

– Вот-вот, снаружисты. Слушай, не мешай, а?

Мне тут нужно додумать…

Он вскочил и по своему обыкновению зашагал по гостиной, распугивая офисные стулья.

– Ну и что теперь? – поинтересовалась я.

Найт вопросительно поднял брови. Похоже, в отличие от меня он был слегка ошарашен известием о собственном бессмертии.

– О чем ты?

– Что делать с ним? С оболочкой? Ты так и намерен колоть его, пока не кончится морфий?

– Морфий не кончится, – сказал Постум. – У Программера связи. Он звонит, и морфий привозят. Сколько угодно.

– Но человек мучается, – возразила я. – Зачем продолжать эту пытку сейчас, когда уже нет необходимости? Посмотри на него – он почти не приходит в сознание, а когда говорит, то бредит.

– Верно, – поддержал меня Постум. – Я тут послушал: бредит, и еще как. О каких-то кенгуру, о каком-то профессоре. Что, мол, человек – такой же кусок мяса, как кенгуру, в любом возрасте, а не только в детстве. Что, мол, согласен… согласна… согласен…

Постум еще не привык к нашему странному двухступенчатому бытию и оттого постоянно путался в идентификации людей и снаружистов. Это немало забавляло нас с Найтом. Но рассказ сына встревожил меня: бред умирающего о некогда читанной им книге австралийского профессора мог оказать на Постума нежелательное действие, пробудить ненужные воспоминания о больнице, о наружной псевдореальности.

– Оставь, сынок, – сказала я. – Снаружисты и в здоровом виде живут иллюзиями, а уж когда бредят, то получается и вовсе фантазия в квадрате. Не обращай внимания… Найт?

– Да…

Муж смотрел на меня с опаской, явно предчувствуя, о чем пойдет разговор. В этот момент я впервые подумала, что программные клоны управляют нами намного тоньше и точнее, чем снаружисты во плоти и крови. Наверно, потому, что не отвлекаются на всякую ерунду типа плохого настроения, голода или несварения желудка. Кого же тогда считать клоном? Я отвела Найта в сторонку, подальше от Постума.

– Нужно как-то избавить его от мучений, слышишь? Если вколоть тройную дозу морфия…

– Нет, – Найт отрицательно покачал головой. – Это убийство, Трай. Я не могу вот так просто взять и умертвить тебя.

– Дурачок, – прошептала я. – Мы никого не убиваем. Не забывай: это всего лишь оболочка. Пустая шкурка человека. Программер давно уже перекачал всё ее содержимое в Хайм. С кем ты сейчас разговариваешь, если не со мной? Ну? Пойми: речь идет всего лишь о куске мяса. О полусгнившем, стонущем от боли куске мяса.

Он пожал плечами и оглянулся на Программера.

– Я уже говорила с Программером, он согласен, – соврала я.

– Ну, если так… – нерешительно проговорил Найт. – Если ты сама настаиваешь, если Программер согласен…

– Только разбуди меня перед уколом, ладно?

Когда я пришел в себя, Найт сидел возле постели, на его коленях лежало полотенце, а на полотенце – шприц со смертью. Я понял это сразу, с первого взгляда.

– Всё? Программер закончил?

Найт кивнул.

– Ты сделаешь, как мы договаривались?

Он вздохнул и кивнул снова. Наверно, ему долго пришлось ждать моего пробуждения… – не хотел будить? Или было не добудиться?.. Что он чувствует сейчас? Боится? Все же что ни говори, а это убийство…

Огорчен? Но все тут давно смирились с моим неизбежным уходом, в том числе и я сам, и я сама, и мы сами… – так что укол всего лишь оформит уже существующую реальность. В этой реальности я уже мертв, и дальнейшее мое бытие должно восприниматься как неоправданная и неуместная затяжка времени. Возможно, это и есть теперь главное чувство: нетерпение. Как тогда, в больнице, когда люди сидели волчьим кружком, ожидая смерти моего мальчика.

– Что ты так на меня смотришь? – спросил Найт, неловко поерзав на стуле.

– Как?

– Не знаю. Странно.

– Извини, я не хотела… Подожди еще немножко, ладно? Я пока не готов. Подождешь?

– Конечно, – испуганно проговорил он. – По мне, так лучше вообще этого не делать. Ты не передумала?

Я отрицательно покачала головой и закрыл глаза. Кто он мне, этот Найт? Муж? Подруга? Незнакомая пожилая женщина, с которой я случайно столкнулся здесь всего месяц назад? Чужой человек, совсем чужой… нехорошо умирать на чужих руках, хочется чего-то другого… Но чего? Представь, что вместо Найта сидела бы твоя жена, покойная жена, та самая, которая не спускала с рук нашего мальчика. Наверно, он тоже хотел, чтоб не на чужих руках – так хотел, что все никак не мог умереть. Но умер-то все-таки один. Потому что каждый умирает в одиночку. В одиночку – кто бы ни сидел рядом с его постелью. Ведь они остаются, а он уходит, уходит один. Что они могут сделать для умирающего? Оттянуть. Ускорить. И всё. Они могут лишь слегка повлиять на время. На время, но не на факт смерти. Смерть приходит, так или иначе. Смерть забирает нас поодиночке, даже когда одновременно гибнут тысячи. Эти тысячи все равно составлены из единиц – отдельных, чужих друг другу единиц. И я тоже умру один, совсем один. Страшно, Господи, как страшно…

Найт говорит, что я буду жить вечно. Что всю меня, без остатка, Программер перекачал в Хайм. Кто же тогда лежит здесь и боится так, что зубы стучат? Это она, моя хаймовская ипостась, настояла на том, чтобы Найт сделал смертельный укол. Она хочет убить меня. Зачем? Что я ей сделал?