Андрей Столяров - Аркадия

А пока они торопливо насыщаются, сглатывают, облизывают жирные пальцы, Яннер рассказывает, что он вырос в полисе, который собственного имени не имел — просто Город, так его называли. Судя по деталям, это был маскулинный полис, «голубая культура», базирующаяся на чистых генетических линиях, Эразм, помнится, рассказывал о чём-то таком. Судьба полиса оказалась трагичной: пришла «слюдяная чума», школа-питомник, где Яннер учился, вымерла практически вся, ну вот — он ушёл…

При слове «чума» все замирают. Семекка аж вздрагивает, что-то роняет, а Петер с испугом смотрит на кость, которую до белизны обглодал. Яннер, однако, так же рассудительно говорит, что бояться нечего: было это больше года назад, и он ведь не заболел.

— Сам ты можешь и не болеть, но при этом быть носителем вируса, — замечает Леда.

— Целый год? Это вряд ли… Но как хотите, — Яннер демонстративно отодвигается — пересаживается на валун в метре от постепенно затухающего костра. — Кстати, там, за речкой, я нашёл… двоих… они не из вашей группы?

— Барат и Сефа, — говорит Леда. — И… что?

— И то, — Яннер обтирает руки травой, разглядывает свои позеленевшие пальцы. — Вы — молодцы: убили главного, вожака, калебы, утратив координацию, отступили. А вот этим двоим, напротив, не повезло: калебы уже избрали нового доминанта… Но ваш след они потеряли, ушли — вон туда…

Он показывает вниз по течению.

Блестит на перекатах серебряная вода.

— Так ты уже год живёшь в этих лесах?

— Ну — не совсем, — отвечает Яннер.

И объясняет, что почти три месяца он провёл в одной из религиозных коммун — там, на юго-востоке, километров сто — сто двадцать отсюда. Население — около четырёхсот человек. Молятся Солнцу-Отцу, молятся Луне-Матери, никакой техники — обработка земли вручную, лопатами и мотыгами. Ежедневные радения по два-три часа: как одержимые, с воплями и стенаниями, скачут возле костра. Ему там не понравилось, он сбежал. Между прочим, за этот период чумой от него не заразился никто, а ведь инкубационный период её около суток… И ещё, добавляет Яннер, он две недели обитал в Механическом городе, слышали, может быть, сращивание людей и машин: сознание человеческое, носитель — из металла и биопластика, части взаимозаменяемы, считается, что в таком состоянии можно жить вечно. Другое дело, что эти механозавры иногда как бы сходят с ума, вдруг ни с того ни с сего такой монстр начинается двигаться исключительно по прямой, идёт как ослепший, круша всё на своём пути.

— Мы одного такого видели, — говорит Леда.

Семекка кивает:

— Кошмар…

Они слушают его очень внимательно. Это ценная информация, как раз та, что требуется и им, и Эразму. А затем, когда Яннер наконец умолкает, Леда, в свою очередь, рассказывает ему об Аркадии. Она говорит о просторном и светлом полисе — с тремя озёрами, полными хрустальной воды, с большими парками, с чистыми улицами и домами. О полисе, где люди не знают ни голода, ни насилия, ни болезней, где они живут в безопасности, поскольку от внешнего мира их защищает надёжный Периметр. О полисе, жители которого счастливы: каждый занимается любимым делом и потому жизнь его исполнена смысла. Она рассказывает о галереях картин, о павильонах, где выставляются изделия высокого ремесла, о самодеятельных концертах, собирающих полные площади зрителей, о ежеквартальных Праздниках Песни, таких же ежеквартальных Праздниках Мастеров, рассказывает о Больших Ежегодных играх, о красочных флагах, развевающихся на ветру, о музыке, исполняемой в честь чемпионов, о грандиозном лазерном шоу в день завершения Игр… Голос её несколько суховат, но, вероятно, поэтому звучит убедительно. Знакомые с детства картинки так и всплывают у Дима перед глазами.

— Ну и почему же вы из этого рая ушли? — спрашивает Яннер.

Это не ирония, он действительно интересуется.

Леда пару мгновений колеблется, она, чувствуется, не знает, насколько можно ему доверять, но всё-таки излагает причины.

Так же сухо и коротко.

— Топливные элементы? Таблетки? Диоксид урана?.. — повторяет Яннер. — Я в этом не разбираюсь. У нас в Городе была плотина, гидроэлектростанция… Так я, во всяком случае, слышал… А Гелиос, да, такой полис есть, заброшенный, примерно вон там, на северо-запад, вы его проскочили, километров восемьдесят отсюда…

— На карте показать можешь? Сориентировать нас от этой реки?

Она пересаживается к Яннеру.

Тот ведёт по бумаге карандашом:

— Примерно вот так… Здесь, правда, будет поселение троглодитов, лучше его обойти…

— А в самом Гелиосе?

— Не знаю… Я в город не заходил. Но троглодиты тоже — заброшенные города не любят… Да вы его сразу заметите — там здоровенная стела и надпись металлическими буквами «ГЕЛИОС», а выше — эмблема, восходящее солнце. Из стекла, что ли, сияет. Видно её километров за пять…

— Ты умеешь читать? — удивляется Леда.

— А вы разве не умеете? — в свою очередь, удивляется Яннер.

Диму кажется, что все оглядываются на него. Он единственный в группе, кому недоступна магия букв. Насчёт Леды этот вопрос не стоит: она и во время подготовки к походу не отрывалась от книг. Семекка и Петер тоже — рылись в каких-то справочниках. Читать не умел Барат, но о Барате сейчас можно забыть.

Ладно, проехали.

Яннер с сожалением говорит:

— Я бы довёл вас до Гелиоса, но мне надо на юг.

— А что там?

— Пара феминных полисов, Агарта, Ирея, оба вроде — живые.

— Феминные полисы? Тебе-то зачем?

— Ищу… одного человека…

— Какого ещё человека?

— Ну… человека… Мне его надо найти…

Эти слова как будто служат сигналом. Яннер встает, закидывает на плечо ладный брезентовый рюкзачок, слегка кивает им всем:

— Ну, я пошёл…

И, не дожидаясь ответа, сделав пять-шесть быстрых шагов, растворяется среди деревьев. Вот что значит опыт жизни в лесу: ни одна ветка не шелохнулась, не хрустнула.

Только что был — и всё, его уже нет.

Петер и Семекка переглядываются, а затем поворачиваются и со значением смотрят на Леду:

— Он — вполне наш.

— Да, — соглашается Леда.

— Вернём его?

— С нами он не пойдёт. Вы же видите.

— Думаешь, не уговорим?

— Нет.

— Что происходит? — нервно интересуется Дим.

Он чувствует: дело тут не в книгах и чтении. Происходит нечто действительно странное — как будто все они знают что-то такое, о чём он понятия не имеет.

Причём знают уже давно.

С самого начала похода.

— Ну так что? — требует он.

В нём вздымается раздражение, накопившиеся за последние дни. Что за тайны, что за секреты могут быть у них друг от друга? Они же делают общее дело. Если ему толком не объяснят, не расскажут прямо сейчас, то он встанет и, как Яннер, уйдёт в чащу леса. Куда, зачем? — разберётся потом. Но — уйдёт. А они без него — как хотят.