Андрей Столяров - Аркадия

Но и это было ещё не все. После физподготовки, которая обычно заканчивалась к обеду (разве что занятия по стрельбе назначались иногда на вторую половину дня), мы возвращались в общежитие, где нас поселили, и после краткого отдыха занимались ситуационным анализом.

Тут дело тоже обстояло непросто. Эразм, который эти занятия вёл, откровенно признался, что карты, имеющиеся в нашем распоряжении, весьма приблизительны. Разведка местности не проводилась уже несколько десятилетий. Последний робот был послан в Дикие Земли тридцать пять лет назад, связь с ним прервалась через двое суток и больше не возобновлялась. Так же, без всяких следов, о чём он должен нам с сожалением сообщить, сгинула и предыдущая спасательная экспедиция. Два года назад семь человек, правда, менее подготовленные, чем вы, вышли в направлении Гелиоса и после третьего сеанса связи умолкли. Что с ними случилось, мне неизвестно. Однако есть основания предположить, что причиной их гибели стали именно средства коммуникации. Часть полисов, кстати, с самого начала соблюдала радиомолчание, а после Десятиминутной войны аналогичные меры приняли и остальные. Слишком велика была опасность, что у кого-то сохранились ещё боевые дроны, способные наводиться по пеленгу.

— Мониторинг эфира вообще даёт странные результаты, — говорил Эразм. — Например, кто-то на высокой скорости стреляет информпакетами, которые мне пока не удаётся дешифровать. Честно говоря, я опасаюсь их распаковывать — это может быть вирус для подавления интеллектроники. Тем более что таких источников передачи не один и не два. Возможно, что война, которую назвали Десятиминутной, ещё продолжается. Помимо этого кто-то ведёт периодическое локаторное сканирование — я пару таких, правда размытых, сигналов перехватил. Есть также несколько блуждающих источников телеметрии — это, вероятно, механозавры, перешедшие на автономный режим. От них тоже лучше держаться подальше. И наконец, уже около десяти лет, используя одну и ту же несущую частоту, вещает в эфире некий загадочный голос — на языке, который несопоставим ни с одним земным. Более того, лингвистический анализ показывает, что этот язык довольно быстро эволюционирует: в нём появляются лексемы, ранее не использовавшиеся, так же меняются его связующие структуры. Возможно, что это нечеловеческий разум, уже полностью самостоятельный, возникший на основе какого-то искусственного интеллекта, теперь он ищет контакта с себе подобными. В общем, в эфир лучше не выходить. Ваша группа пойдёт без средств связи.

Вот так Эразм нас обрадовал.

В дополнение ко всему мы чертову уйму времени тратили на изучение инфраструктуры полисов. Станции, вырабатывающие энергию, находились глубоко под землёй, к ним вело сложное переплетение коридоров, замкнутых охранными шлюзами, открыть их было можно, только зная пароли. Ну или взорвать, если подобрать пароль не удастся. На этот случай были синтезированы брикеты взрывчатки, и мы учились с ней обращаться: прикрепить брикет к сочленениям шлюза, ввинтить детонатор, включить его, отбежать, лечь, прикрыться руками…

А ещё мы учились вскрывать блок, где находятся на хранении ТВЭЛы, как демонтировать сам тепловыделяющий элемент: его станина, тяжёлая, нам была не нужна, как вынуть из него топливные таблетки, как их упаковать, обернув в три слоя листами фольги: от таблеток исходило какое-то опасное излучение…

Выдерживали такую нагрузку не все. Из двадцати пяти человек, отобранных в первоначальную группу, осталось сперва двадцать, потом пятнадцать, и наконец, через месяц напряжённых занятий, всего девять — четыре пары и Раффан в качестве руководителя экспедиции.

Честно говоря, данный состав вызывал у меня большие сомнения. Я удивлялся, по каким критериям Эразм отбирал эти кандидатуры. Ну Барат с Сефой — это понятно: хорошие физические данные, основа успеха. Барат — чемпион Игр по бегу, Сефа, дылда, какую поискать, — чемпион среди женщин по прыжкам в высоту. Меня, кстати, взяли по той же причине. Также понятно было включение в группу Семекки и Петера: Семекка — специалист по интеллектронике, была надежда, что она справится с расшифровкой замков в туннелях, и, может быть, даже сумеет взломать локальную сеть Магнуса. Это сильно облегчило бы нам жизнь. А Петер — механик, специалист по технике, и тоже была надежда, что в Гелиосе удастся найти какой-нибудь самодвижущийся экипаж, какой-нибудь внедорожник, достаточно сохранившийся, чтобы его наладить. Тогда хоть часть обратной дороги мы сможем проехать, а не уныло топать пешком. Но вот зачем нужны были Ракель и Азза — странные девушки, похожие друг на друга, как сёстры? Ракель вроде бы складывала стихи, даже умела записывать их на бумаге, а Азза сочиняла к ним музыку и пела на районных концертах. Ну и зачем они нам? Физические характеристики у обеих были ниже нуля: при беге они начинали задыхаться уже через сто-двести метров, стреляли исключительно в «молоко», беспомощно висели на турнике, не в силах подтянуться хотя бы раз.

Так вот — зачем?

Я этого совершенно не понимал.

И также непонятна была роль Леды, которую Эразм назначил в пару со мной. Сблизились мы с ней почти сразу же, Леда сама явилась ко мне в номер после вечерних занятий. Однако была здесь одна странность: любовью она занималась так, словно отрабатывала необходимый, но не слишком интересный урок, ничего лишнего, никакого эротического обрамления. Разница со стонами и визгами Ноллы была колоссальная. Меня это, честно говоря, задевало. Леда словно видела во мне лишь некое механическое устройство, некий девайс, который можно было по желанию включать или отключать. Пару раз я попытался её по-настоящему разогреть: несмотря на усталость от тренировок, сил в этом смысле у меня было достаточно. Но я напрасно тужился и пыхтел, Леда игнорировала все мои отчаянные старания. Дожидалась пока очередная процедура закончится, одевалась, бросала «пока!» и уходила, чтобы вновь появиться через два-три дня.

Правда, была в этом и положительная сторона. По прошествии двух недель я вдруг заметил, что практически не вспоминаю о Нолле. Прошло даже злорадство — я поначалу его испытал, увидев Барата с Сефой, поняв, что Нолла получила отставку. Да и к самому Барату я стал относиться спокойнее. На меня больше не действовали ни его самодовольная физиономия, ни его куртка с эмблемами и нашивками, полагающаяся чемпиону, ни ухмылка, с которой он говорил: на кой чёрт нам сдалась эта тренировочная лабуда, он, Барат, до Гелиоса и так дойдёт. Чихал я на этого дурака.

Зато ситуация с Ледой выглядела действительно странной. Держалась она как-то в стороне ото всех, ни с кем особенно не общалась, разве что иногда разговаривала с Семеккой и Петером, физподготовкой почему-то не занималась, на лекциях, их нам читал сам Эразм, глухо молчала, ни единого вопроса не задала, всё своё время либо сидела с бумажной книгой, либо просматривала какие-то тексты с экрана.