Андрей Столяров - Аркадия

Ладно, это потом…

На следующее утро они выходят к полису. Лес резко заканчивается, его ограничивает полоса неестественно яркой и ровной, вероятно, генетически модифицированной травы. Сразу за полосой высится гранитная стела, увенчанная изображением солнца, а поперек неё — литой металлический прямоугольник с надписью крупными буквами — «ГЕЛИОС». Причём металл прямоугольника уже потемнел, чувствуется, что в пазы его въелась грязь, а дальше, опять-таки после полосы модифицированной травы, тянутся полуразрушенные дома. Защитный Периметр, как и предсказывал Эразм, не работает. Они с опаской, но без проблем пересекают санитарную зону. Окраины Гелиоса ужасны: потрескавшийся асфальт, сквозь которой пробивается чертополох, выбитые окна, вывороченные двери, чёрная сажа пожаров, взметывающаяся по стенам до крыш, остатки кострищ, груды какой-то спекшейся дряни, и кое-где, не часто, но заставляя насторожиться — желтоватые останки скелетов: черепа с пустыми глазницами, дуги рёбер, разбросанные сохлые кости то ли рук, то ли ног. Так, вероятно, лет через двадцать будет выглядеть и Аркадия.

И — запах, точно воздух пропылён затхлым тряпьём. И — тишина, застойная, неподвижная, более, чем всё остальное, означающая, что здесь властвует смерть.

— Нам нужна база, — невольно понижая голос, говорит Леда. — Надо присмотреть безопасное место, где мы могли бы остановиться. Ну и, разумеется, вода, пища, лучше бы не натуральная, а синтезированная. Не хватает ещё чем-нибудь отравиться. — Она поворачивается к Семекке. — Ты как? Сумеешь запустить хотя бы один биореактор?

Семекка пожимает плечами:

— Попробую. Лучше бы, конечно, Петер… Биомеханика — это по его части.

Она подозрительно закашливается.

Леда поспешно продолжает:

— В первую очередь следует разобраться с Магнусом. Он там жив или нет? А если жив, если функционирует, то сумеем ли мы с ним договориться.

— Почему же нет? — спрашивает Дим.

Он все ещё зол на них обеих, но ему неловко всё время молчать.

— У нас нет чипов с кодом Гелиоса. Магнус не обязан что-то делать для нас.

— Разговаривать-то он с нами будет?

— Разговаривать в принципе должен, — хрипловато отвечает Семекка. Она изо всех сил делает вид, что и в самом деле закашлялась. — Однако многие полисы, кстати ещё до Десятиминутной войны, изменили протоколы общения. И всё равно, даже для запроса на разговор нужен код… Так что гарантировать не могу…

Леда останавливается и поднимает руку:

— Тише!.. Вы ничего не слышите?

Откуда-то слева доносятся невнятные крики.

Что вроде:

— И-а-о!.. И-га-га!..

— Сюда! — командует Леда. — И пока — осторожно, ждём, наблюдаем, более ничего, не высовываемся, не обнаруживаем себя…

Они пробираются сквозь развалины углового дома. Открывается небольшая площадь, на другой стороне которой расположено типовое трёхэтажное здание — в Аркадии в таких размещается Районный совет. Перед зданием выставлен на асфальте здоровенный, вроде бы из толстого пластика чан, и к нему тянется очередь человек сорок в жутких лохмотьях — каждый держит в руках что-то наподобие миски, впрочем, у некоторых это лист жести или гипсокартона. Мужик, одетый несколько лучше других, в жёлтый рабочий комбинезон, подпоясанный крепким ремнём, зачерпывает из чана вязкую зеленоватую массу, наверное, пасту, наработанную биореактором, и вываливает её в подставленную посуду. Ещё человек двадцать, уже получивших паёк, устроившись на земле, жадно поглощают пищу, орудуя кто ложками, кто щепками, а кто и просто руками.

— Вот оно, наше будущее, — шепчет Семекка.

Но не это привлекает внимание. С десяток людей скопились неподалёку от чана и протягивают вперёд миски, что-то неразборчиво бормоча. Преграждая им путь, выстроились четверо — тоже в жёлтых комбинезонах, вероятно, охранники, покачивающие увесистыми дубинками, а в просвете меж ними ворочается человек — пытается встать и не может, как умирающее насекомое скребёт по земле конечностями. Один их охранников бьёт его с размаху ногой, переворачивая лицом вверх, а потом изо всех сил добавляет дубинкой. Бормотание людей с мисками превращается в вой, и тогда трое других охранников делают шаг вперёд и обрушивают дубинки на их головы.

— Пошли прочь!..

С этого момента Дим уже не успевает за происходящим.

События разворачиваются быстрее, чем он в состоянии их осознать.

Леда, которая только что требовала не высовываться, вдруг оказывается на площади, в открытом пространстве, держа ружье дулом вверх.

— Прекратить!

Выстрел громом с небес раскалывает тишину. Дим видит, как люди, стоявшие в очереди, валятся, будто подрезанные, на землю, как тут же прячется за чаном раздаточный охранник, как другие охранники, оглядываясь, приседают и хватаются за пистолеты, втиснутые за широкие ременные пояса, но не успевают: Леда стреляет второй раз, впритирку над головами — они тоже валятся на землю и замирают. И он сам уже оказывается на площади, а рядом с ним — Семекка, поводящая ружьём из стороны в сторону. Они находятся чуть правее Леды, и потому, когда очередь падает, Дим замечает, что из здания, из полуразбитых дверей его, выскакивает ещё кто-то в жёлтом комбинезоне и пристраивает к плечу что-то длинное, металлическое.

Время движется рывками, словно во сне. Дим кричит, но что именно не может понять, вскидывает ружьё, стреляет, человека на ступенях здания отбрасывает назад. Но на долю секунды раньше это длинное, металлическое, что он держит в руках, изрыгает огонь: обернувшись, Дим видит, как Леда взмахивает руками и её тоже отбрасывает назад.

Всё это — мельком, мельком, действительно, как во сне. Около Леды сразу же оказывается Семекка.

Она кричит:

— Держи их! — указывая на охранников.

Один из них как раз неловко тянется за пистолетом.

Дим опять, почти не целясь, стреляет. Охранник изгибается, точно по нему пропустили электрический ток. На лице его возникает дыра, размером с кулак, и из неё выплескивается на асфальт кровавая жижа.

Семекка, присев над Ледой, расстегивает ей рубашку: по ткани, ниже груди, расползается пятно темного цвета.

— Больно, — говорит Леда. — Мне больно…

Диму кажется, что он чувствует эту боль. И ещё он чувствует, что кто-то хватает его за ногу. Люди из очереди, оказывается, подползают к нему, гладят его ботинки, чуть ли не лижут их, задирают серые лица, мяучат что-то жалобными голосами.

Омерзительная картина.

— Встаньте! — кричит Дим, делая шаг назад. — Встаньте!.. Немедленно!.. Вы что, не слышите?.. Встаньте!.

Люди, вероятно, и в самом деле не слышат — ползут за ним в приступе восторженного раболепия. Руки тянутся к нему — взывая и умоляя.

Они похожи на гусениц.