Тимур Максютов - Чешуя ангела [litres]

Комиссар осторожно отодвинул занавеску, будто опасаясь увидеть нечто неожиданное, пожал плечами и ответил:

– Горы.

– Верно, горы. Дикие, незаселённые, природные. А меж ними – пустыни, мёртвый песок, заносящий города, эти перенаселённые, вонючие очаги заразы под названием «человечество». И всё вместе именуется «Азия». Она занимает большую часть страны, она определяет возможность решить проблему планеты раз и навсегда. Если коротко, то именно нам по силам распространить пустыню на всю Землю, больше некому. А сердце Азии – Великая Степь, от Даурии до Венгрии, и восемьдесят процентов её уже включены в наш состав, осталась ерунда. Народная Монголия уже вассал, как и Танну-Тува. А независимой Венгрии, думаю, и пяти лет не отмерено.

– Не понимаю, – растерялся комиссар. – Разве мировой океан не ещё большая пустыня? Там вообще никаких городов.

– Вот и очередной апологет англосаксонской версии, – поморщился Рамиль. – «Правь, Британия, морями».

Комиссар побледнел, заблеял:

– Вы не так меня поняли, Рамиль Фарухович, я к Англии со всей пролетарской ненавистью…

– Ладно, не паникуйте. Обычное заблуждение, причём легко преодолимое. Планета наша как называется, Вода?

– Нет, что вы! Земля.

– Вот и ответ: имя определяет судьбу. Кто владеет сушей, тот и владеет планетой. А Великая Пустошь, Великая Степь и есть ядро, основа, смысл суши. И уже не раз пыталась добиться своего.

– В каком смысле?

– В самом непосредственном.

Рамиль прикрыл глаза и заговорил глухо, словно транслируя гул из невероятных, истинных глубин планеты…

Земля гудит под копытами наших коней. Мы идём: десятки, тысячи, тумены; тьмы, и тьмы, и тьмы.

Тугой лук за спиной, смертоносные стрелы дремлют в колчане, ожидая своего часа, колючий аркан свернулся змеёй у седла – наступит день, и он захлестнётся петлёй вокруг шеи обречённого на вечное рабство.

Вёрсты, тысячи вёрст; грохочет промороженная степь, резонируя с ударами копыт: наш поток неостановим, чёрная лава с рёвом несётся по склону вулкана, неся гибель душным городам. О вы, трусливые, спрятавшиеся за хрупкими стенами! Вы обречены, так покоритесь могучей Степи, или судьба одна: голову долой всем, кто выше тележной чеки.

До горизонта ряды стоящих на коленях со скрученными за спиной руками. Их, обречённых, раздавленных, гораздо больше, чем нас, воинов Степи; но не восстанут, не поднимут меч, потому что сила за нами, и правда за нами, а они – только пыль под копытами, грязь, ничто.

Ветер, порождение пустоты, завывает над пепелищами, раздувает пожары, несёт запах гниющих трупов и горящих городов тем, кто ещё уцелел, несёт предвкушение ужаса: мы идём! До Палестины, до Адриатики, до Индии и Японии.

Там, в пустынном сердце Азии, земля каждый век пучилась, извергала новые орды: гунны, тюрки, кыпчаки, печенеги. Там воссияла тёмная звезда Темуджина, принявшего титул Океан-хана, потому что настоящий океан – это степь, потому что наши волны – до неба, и после нас не жидкое солёное дребезжание, после нас – истинный покой, мёртвое пространство, белые костяки, засыпанные пеплом.

Волна за волной, вал за валом. Не берут вас орды всадников? Вот вам орды серых воинов, несущих Чёрную Смерть, половина Европы в гниющих язвах, заваленные трупами улицы городов.

Спаслись от чумы? Ничего, у нас найдутся новые бойцы, невидимые, маленькие, злые; Восток ударит вирусами, если крысы не справились.

Враг упрям. Враг живуч, как кошки, и плодовит, как кролики. Он вновь заполняет слабыми телами пустоту, отстраивает сожжённые города. Враг сопротивляется, свидетелем тому Каталаунские поля и поле под Пуатье, стены Вены и берега Угры. Но Степь терпелива, у неё впереди вечность; Степь накопит силы и повторит набег. Пусть люди западного Океана не обольщаются: война не закончена.

Мы придём. И сёдла наших коней, броню наших танков и крылья самолётов украсит новая тамга – красная звезда!

Вагон вздрагивал, словно ошарашенный рассказом; дребезжали от ужаса ложечки в пустых стаканах, и даже конвойные не храпели, а всхлипывали в тревожном сне.

За стеклом тянулся пыльный пейзаж, сонное пустое пространство, но теперь было ясно: это не кома, это отдых уставшего бойца, копящего силы. Комиссар вздрогнул, отвернулся от окна:

– Ну вы нагородили, Рамиль Фарухович, недолго и поверить. Одним словом, гротеск.

– Придётся поверить, дружище, потому что именно так всё и обстоит. И если вы абстрагируетесь от всякой ерунды, от болтовни ангажированных умников и трепотни голодных переписчиков, если сможете подняться над вопросом, то увидите: вся тысячелетняя история – это противостояние Востока и Запада, это вечный поход Степи, которая в конце концов возьмёт своё. Великая Пустота избирает себе разное оружие, пробует и этак, и так: безграмотные бедуины из пустыни, покорившие полмира, Чингисхан, рождённый в нашем Забайкалье, Блистательная Порта, основанная дикими выходцами из туркменских пространств, чумные крысы – всё это звенья одной цепи, солдаты одной армии. Нюансы неважны, отклонения несущественны, орудия Великой Пустоты не осознают своего предназначения – на то они и орудия. Тот же царь Николашка додумался до Жёлтороссии, но в мелочной борьбе за Корею проиграл главное, хотя все предпосылки были: Монголия, Тибет, Кашгар, эта сердцевина Азии, ждали Белого Царя, который поведёт их на Запад, да так и не дождались, тактический успех барона Унгерна, приведшего к власти Богдо-гэгэна, – всего лишь афтершок несостоявшегося грандиозного землетрясения. И нынешний властитель, уничтоживший всю эту демократическую ерунду, тоже не понимает, что он всего лишь инструмент Великой Пустоты, но чувствует хребтом, кишками, всей сутью своей и движется в верном направлении. Двадцать тысяч танков, пятнадцать тысяч самолётов: никогда и нигде в истории человечества не было такой могучей армии, выкованной двадцатилетним напряжением сил огромной страны; наша броня закалена, омыта кровью, потом, слезами миллионов, и оттого нет её прочнее, нет и не было острее нашего клинка. Ещё чуть-чуть – и хлынет поток, исполнит мечту Океан-хана, дойдёт до Атлантики, до Индийского океана, омоет берега Тихого. Мы на пороге великой эпохи, последней битвы, и это бодрит. Если уж служить, так Сатане, если быть винтиком – так в моторе гигантской всесокрушающей машины; если погибнуть, так погибнуть во имя величайшей цели, во славу Пустоты, истинного Океана – Степи. Человечество – лишь разменная монета в битве грандиозных стихий, надо только выбрать верную сторону.

Комиссар молчал остаток дороги, смотрел в окно, шептал аргументы и сам же отметал их. Рамиль дремал, просыпался, видел перед собой хмурую физиономию комиссара, усмехался.