Тимур Максютов - Чешуя ангела [litres]

Принять Истину непросто. Но придётся.

Река Терек, 15 апреля 1395

О Тохтамыш!

Чёрное сердце твоё подобно змеиному, нрав твой изменчив, словно ты не муж и воин, а юная капризная девушка. Степь спокойна и надёжна, ты же подобен поверхности солёной воды, на неё не опереться, не поставить на ней юрту, не отправить пастись резвых коней; непостоянен ты, Тохтамыш, словно обманчивая океанская гладь.

Где свойственная настоящему чингизиду верность клятве, Тохтамыш? Где благодарность?

Когда войско твоё было разбито, когда ты был ранен и бежал, конь был убит под тобой, но верный нукер Великого эмира спас тебя, когда в Бухаре ты валялся на пропитанной кровью соломенной подстилке и Тимур призвал лучших лекарей, чтобы спасти тебя, ты клялся в вечной дружбе, ты пытался поцеловать руку Железного Хромца и называл себя его слугой; так почему ты забыл добро?

Вновь и вновь терпел ты поражения, пытаясь собрать обломки отравленной разбродом Золотой Орды; вновь и вновь приходил к тебе на помощь Тимур, лечил и утешал, давал золото и войско. Когда бунтовщик Мамай был в одном шаге от престола, когда только храбрые дружины бека урусов Иджима спасли тебя на Куликовом поле, ты вновь прибёг к помощи правителя Мавераннахра, укрепился и наконец стал Великим ханом; ты клялся в вечной дружбе и рассыпал слова восхваления Тимуру, словно жемчужины, но белые зёрна жемчуга обратились чёрными бараньими катышками. Что произошло после? Почему?

За что ты сжёг Москву, за верность и покорность?

За что ты вторгся в пределы Чагатайского улуса, пришёл с оружием под стены Бухары? В благодарность за помощь?

Рано обрадовались хранители старины, говоря: «Впервые за сто пятьдесят лет дружны наследники великого Чингисхана; впервые за века разлада Улус Джучи и Улус Чагатая вместе». Нет предела человеческой подлости, глупость человеческая губительней огнедышащих персидских пушек.

Тохтамыш, степной скорпион, пропитанный ядом; подобно ничтожной твари, ты замышляешь гадости, спрятавшись в тени; твой мозг и мозг скорпиона одинакового размера – не больше кунжутного зёрнышка. Скорпион в злобной глупости поражает самого себя отравленным жалом, так и ты, Тохтамыш, сам губишь себя, и такое не останется безнаказанным: щедр Всевышний в безграничной доброте своей, но даже он может потерять терпение, увидев, что список клятвопреступлений и предательств твоих, Тохтамыш, стал длиннее, чем дорога от Гренады до Мекки.

Одна снежинка невесома, ничтожна; но когда накопится снег на склонах Эльбруса, то обрушится яростной лавиной, круша всё на своём пути; так и грехи твои, Тохтамыш, копились по капле и обвалились лавиной на твою голову.

Пришёл весенний месяц джумада семьсот девяносто седьмого года Хиджры, наступил час расплаты.

Непокорный Терек ревёт на камнях, предрекая битву, на противоположных берегах стоят две самых великих армии в человеческой истории: бесчисленные тумены Золотой Орды, приведённые на берег коварной реки ханом Тохтамышем, и стальные фауджи эмира Тимура, каждый под своим знаменем, колчаны и сёдла воинов окрашены в свой цвет: зелёный, жёлтый, фиалковый.

Рыдает Степь: цвет её, лучшие сыны сошлись в жестокой схватке, великие багатуры подняли мечи в братоубийственной войне. Остановитесь, опомнитесь! Улыбнитесь, верните голодную сталь в ножны, сядьте рядом на белой кошме, выпейте дружескую чашу, помиритесь! Нет, не слышат.

С первыми лучами солнца запели муэдзины по обоим берегам Терека, призывая воинов Пророка, мир ему, к мужеству, прося у Всевышнего, да прославится имя Его в веках, помощи и поддержки в грядущем сражении. Тимур поставил в центр латную пехоту, непробиваемый строй в шестнадцать рядов, перед ним – волчьи ямы с заострёнными кольями на дне, огромные щиты-чапары для защиты от стрел; словно крепостная стена, перегородила пехота долину несокрушимой фалангой. Но хитёр Тохтамыш, опытен в схватках; не стал рваться по центру, а бросил в бой правый фланг.

Ревут рога, рокочут барабаны, разгоняя кровь, заставляя сердца биться в сумасшедшем ритме, в такт грому копыт: несутся отборные тысячи, буртасы и башкиры, ногайцы и кыпчаки, лёгконогая кавалерия Золотой Орды; взлетели в небо тучи стрел, закрыли солнце – и обрушились на левое крыло тимурова воинства, на крепкие сотни узбеков, туркменов, каракалпаков и кыргызов.

Обезумевшие кони ржали, бились грудью о грудь; вздымались булавы и рушились на головы врагов; кричала сталь, высекая искры; падали под ноги скакунов всадники, хрипели умирающие, ломались кости, лилась кровь; дрогнуло войско Мавераннахра, подалось назад, прогнулось; сделало крохотный шажок назад, потом ещё десять; и вот уже бежит, ломая строй.

Увидев слабость врага, завыли золотоордынцы, запрокинув головы подобно степным корсакам, заменили запасными опустошённые колчаны и приготовились добить врага; но что это?

Сам Тимур, спасаясь от разгрома, ведёт в бой двадцать семь отборных кошунов; гремят кольчуги, сверкают панцири, тяжёлая конница набирает ход медленно, неотвратимо, как судьба; качаются длинные копья с остриём в локоть; минута, ещё одна – удар!

Словно тонкий железный лист под кузнечным молотом, смялись, разрушились ряды ордынцев; закричали воины Тохтамыша:

– Мы думали, что победили, но сражались со слабейшими, а теперь сильнейшие несут нам смерть!

Уцелевшие развернули коней и бросились спасаться бегством. Воины Тимура, исполняя приказ, спешно покидали сёдла, вставали на колено и посылали вслед бегущим стрелу за стрелой, поражая ордынцев в спину; сотня за сотней, тысяча за тысячей подходили резервы с обеих сторон, кипящий котёл схватки поглощал, сжирал новые жизни; Тохтамыш, спасая битву, ударил левым крылом – и всё началось вновь; пыль подымалась до неба, и казалось, что солнце прикрылось жёлтым платком, не в силах видеть этот ужас…

Тимур, знаток древней игры шатрандж, не спешил швырять в пламя сражения все силы; жертвуя лучниками, он отвоёвывал клетку за клеткой, в нужный момент вводя в бой тяжёлые фигуры-башни и до последнего придерживая ферзя, личную гвардию: отборных нукеров на туркменских жеребцах, покрытых тигровыми шкурами.

Медленно качались весы победы то в одну, то в другую сторону, пока Тимур не ударил по своей чаше стальным кулаком резервов. Корпуса Дженаншах-багатура, мирзы Рустема и Умар-шейха обрушились на уставшего врага и довершили дело; бежали ордынцы, словно перепуганные джейраны от волчьей стаи, а впереди – раздавленный, растерянный Великий Хан.

Тохтамыш взывал к Небу, молил о чуде, но его мольба осталась неуслышанной: Небо равнодушно отвернулось от того, чьи обещания не стоят и собачьей требухи.