Павел Гигаури - Соб@чий глюк [litres]

– Я тебе так скажу, – прервал молчание Сергей Иваныч, – не каждый полезет в такой холод в воду. Даже не в водяном дело, а вот просто, вот так собраться, поспорить, залезть в такой собачий холод в воду, с водяным подраться. В людях куражу нет, а у тебя есть!

– Кураж – слово иностранное, а по-русски – дурь. Иными словами: сто верст для бешеной собаки не крюк, – заключил я. – Но что есть, то есть. Не говорите никому, – попросил я. – Давай, отец, наливай по второй.

Отец удивленно глянул на меня, но опять ничего не сказал, взял бутылку и разлил в той же последовательности.

– А вы заметили, как часто мы говорим про собак? – спросил я, чувствуя, как невкусная прозрачная жидкость смешивается с моей кровью. – Сто верст для бешеной собаки, заживет, как на собаке… Кстати, отец, как твоя голова после бутылки?

– Шишак приличный, – подтвердил отец, – но ничего, пройдет.

– Собачий холод, – продолжил я, – собачья жизнь…

– Хер собачий, – поддержал Сергей Иваныч.

– Ты к чему все это про собак? – спросил отец.

– Мы даже в космос сперва собак запустили. Не обезьян, от которых, по всей видимости, произошли, а собак!

– Обезьяну в космос запустить – это все равно, что ей гранату дать. Она там начнет все кнопки нажимать, и корабль уйдет хер знает куда, – пояснил Иваныч.

– Я думаю, что мы произошли не от обезьян, а от собак, – выдвинул я свою гипотезу происхождения человека.

– Нет, – тут же возразил мой отец, – это собаки произошли от нас.

– Это вы оба не свистите! Собаки произошли от волков, – тут же отреагировал Сергей Иваныч. – Хватить трепаться! Давайте жахнем и начнем шашлыки жарить.

– За что пьем? – спросил отец.

– За нас! Чтоб хер стоял и деньги были! – провозгласил тост Иваныч.

Мы выпили. Собакин сидел рядом со столом и поочередно глядел на нас, он явно хотел жрать.

– Что сидишь и молчишь? – спросил я Собакина.

Собакин ничего мне не ответил, но посмотрел на меня трехэтажным матом.

– Это ты брось, – строго я сказал ему и встал из-за стола, чтобы достать из машины новую банку собачей еды. Отец с Сергеем Ивановичем стали соображать шашлыки, точнее, разжигать дрова в мангале.

Я дал Собакину еду у входа в дом, а сам пошел за баню – вспомнил, что у деда там был огород и несколько яблонь. Захотелось посмотреть, что от этого осталось, может, хоть какие-то деревья уцелели? Но яблонь не было. Среди желтой полегшей травы торчали пеньки: наверное, отец спилил деревья. Огорода тоже не было, там, где когда-то был огород, на годами удобряемой земле, разрослись роскошные дикие кусты.

Я стоял и смотрел на то место, где когда-то, при деде, был огород, а слева стояла церковь и издали смотрела на меня. Там, где-то у подножья этой церкви, похоронен мой дед, дедушка Труша. Я его почти не помню, помню его тепло, когда он прижимал меня к себе.

Сзади тихо подошел Собакин и сел рядом с моей ногой.

– Что, косматый, поел уже? – задал я Собакину риторический вопрос. Все вопросы собакам риторические, потому что собаки не дают ответов, и мы сами же на них отвечаем со всей очевидностью.

Собакин привстал, повилял хвостом и опять сел.

– Пойдем, Собакин, посмотрим, что там эти два мухомора делают. Я тебе обещаю кусок шашлыка, просто так, не потому, что заслужил, а просто так. Ты хороший, хоть и заварил эту кашу с вирусом собачьим. И характер у тебя хороший, если б ты был человеком, то был бы порядочным.

Собакин сквозь нависающую челку посмотрел на меня по-доброму, но во взгляде было заметно беспокойство по поводу того, что я начал пить.

– Не волнуйся, – успокоил я пса, – в Москву приедем, больше не буду. Да и завтра с утра за руль садиться, так что сегодня еще ничего, а завтра уже все. Понял?

Собакин опять встал, потоптался на месте и посмотрел куда-то в сторону, в кусты. Потом порычал неизвестно на кого в кустах.

– Пойдем. А то если еще и с лешим надо драться, у меня глаз не хватит. Он у них здесь, наверное, последний дан черного пояса.

Мы с Собакиным подошли к дворику слева от дома. Здесь в небольшом сарае дед в свое время держал кроликов. Дворик не зарос травой.

Там царил мангал с ярко горящим огнем. Около него, глядя на огонь, стояли два друга, отец держал в руках металлическую фляжку.

– Понятно, – заключил я, – без фляги никуда. А то вдруг трезвость неожиданно наступит, что тогда делать?

– Ты не ерничай, – невозмутимо ответил мне отец. – Мы отдыхаем.

– Отдыхаете от трезвой жизни, – продолжил я. – Конечно, трезвяк мозги утомляет.

– Егорыч, ты че? Че пристал вдруг? – удивился Сергей Иваныч.

– Ниче, – ответил я и взял из рук отца флягу. Сделал глубокий выдох, потом еще более глубокий вдох, опять выдохнул и опрокинул флягу в рот.

И в меня полилась, толкаясь и булькая у горлышка фляги, мгновенно заполняя всю полость рта, вызывая ломоту в зубах, чистейшая ледяная колодезная вода. От такой неожиданности я оторвал флягу от губ, и вода из нее плеснула мне в лицо.

– Что это? – вскрикнул я, вытаращив на отца глаза.

– Вода для углей, – спокойно ответил отец. – А ты думал, это что?

Это был его момент торжества. Я вытерся рукавом.

– Что-то день у меня сегодня странный. Все надо мной потешаются, – признался я своим спутникам.

– А ты будь добрее, и народ к тебе потянется, – посоветовал отец, в упор глядя на меня.

– Это уж очень большое разочарование, когда думаешь, что хлопнешь водки, а там вода, – посочувствовал Иваныч, – но разочарование поправимое. Сейчас схожу в дом и принесу водочки.

– И еще воды принеси, а то ничего, наверное, не осталось для углей, – сказал отец и громко засмеялся. – Всю борец за трезвость выпил!

Мы стояли вокруг мангала, тепло от углей грело наши лица, а наши спины были подставлены вселенскому холоду снаружи, и контраст тепла и холода, созданный мангалом, наводил на нас философское питейное настроение.

– Я тебе такую вещь скажу, – непонятно к кому обращаясь, произнес Сергей Иванович, держа в руках стакан, – вот человек живет, и ему все нужно и важно. Деньги, машина, еще больше денег, самолет, кучу баб, а время пришло помирать – так вроде все это и неважно.

– Ты откуда это знаешь? – спросил я. – Ты что, помирал уже и не знал, куда деньги да машины девать? Так ты их всем своим бабам раздай, – посоветовал я не от всего сердца.

– Со смертью не шутят. Она никого не обойдет, у каждого свое время. Каждый ее встретит, она страшная, а чтоб ее не бояться – силы нужны, – серьезно проговорил Сергей Иваныч захмелевшим голосом. – А где эти силы взять? Уж точно не в деньгах, бабах и машинах, а в себе.

– Совесть нужно чистую иметь, тогда и силы будут, – спокойно сказал отец, – а деньги, есть они или нет, и все остальное – неважно. Если за деньги совесть отдал, тогда помирать плохо, а если все честно заработал, то тоже ничего плохого.