Фредерик Пол - Торговцы космосом [сборник litres]

Ровно за пять минут до полуночи я встал перед большим плакатом «Мейденформ» позднего периода – номером тридцать пять в каталоге: « Снилось, что я на заснеженном берегу сижу с удочкой в лифчике от Мейденформ» . Через несколько секунд за спиной у меня, в коридоре, кто-то начал насвистывать. Звуки не складывались в мелодию, однако в них снова и снова повторялась короткая музыкальная фраза – опознавательный сигнал, который я выучил в норе под Цыпочкой на Коста-Рике.

Оглянувшись, я увидел музейную служительницу. Она улыбнулась мне.

Для внешнего наблюдателя все выглядело как обычное знакомство мужчины и женщины. Мы взялись за руки, и я ощутил, как она выстукивает пальцами у меня на запястье закодированное послание:

«М-О-Л-Ч-И. К-О-Г-Д-А Я У-Й-Д-У, З-А-Й-Д-И В З-А-Д-Н-Ю-Ю К-О-М-Н-А-Т-У, С-И-Д-И Т-А-М И Ж-Д-И».

Я кивнул. Женщина подвела меня к двери, обшитой пластиком, отворила ее и указала внутрь. Дождавшись, пока она уйдет, я нырнул туда.

Внутри сидели на стульях десять-пятнадцать потребителей, а перед ними выступал пожилой потребитель с профессорской бородкой. Я отыскал себе место в заднем ряду и сел. Никто не обратил на меня особого внимания.

Лектор рассказывал что-то из истории докоммерческого периода – на мой взгляд, скука смертная. Слушал я вполуха, исподтишка разглядывая людей вокруг и стараясь найти в них что-то общее. Все они консы, в этом я не сомневался – иначе как здесь оказались? Однако печати фанатизма – лихорадочного блеска глаз, зло кривящихся губ или еще чего-то подобного – я в их лицах не замечал. Самые обычные потребители, с обычным голодным взглядом, привыкшие к соевым бургерам и дрожжевому кофе. Пройдя мимо любого из них на улице, я бы на него не оглянулся. И все же – я в Нью-Йорке, а Боуэн уверял меня, что здесь обитает верхушка консов, Троцкие и Томы Пейны [19] Томас Пейн (1737–1809) – американский писатель и политический публицист, сыгравший важную роль в обретении независимости и создании Конституции США. консервационистского подполья.

Было у меня и еще одно соображение. Когда я выкручусь из этой передряги – доберусь наконец до Фаулера Шокена и вернусь на свое законное место, – пожалуй, если правильно разыграю свою партию, мне удастся разоблачить весь мерзкий консервационистский заговор. С этой мыслью я присматривался к соседям повнимательнее, стараясь запечатлеть в памяти их лица.

Должно быть, последовал какой-то сигнал: я его пропустил. Лектор вдруг замолчал на полуслове, а из первого ряда поднялся невысокий пухлый человечек с козлиной бородкой.

– Ладно, – заговорил он будничным тоном, – все мы в сборе, так что нет смысла дальше попусту тратить время. Мы ведь стремимся сохранять, а не терять, – поэтому мы здесь.

По залу пролетел смешок. Разбавив атмосферу шуткой, новый оратор резко посерьезнел.

– Не шумим, – предупредил он, – и не называем имен. Если вам понадобится к кому-то обратиться, используйте номера. Меня называйте «Первый», вы, – он ткнул в человека на соседнем стуле, – будете «Вторым», и так далее по рядам, вплоть до последнего. Все ясно? А теперь слушайте внимательно. Мы собрали вас вместе, потому что все вы здесь новички. Теперь вы – игроки большой лиги. Здесь, в Нью-Йорке – мировой центр нашей организации, ее штаб-квартира. Выше нас ничего нет. Все вы оказались здесь, поскольку обладаете какими-то особыми заслугами или талантами: какими именно – каждый из вас знает лучше меня. Здесь и сейчас вы получите задания. Но прежде чем вы приступите к работе, вот что я хочу подчеркнуть: мы незнакомы. У себя в ячейках все вы пользовались большим авторитетом; тем не менее мне известно по опыту, что руководители на местах порой бывают чересчур легковерны. Если они в вас ошиблись… Впрочем, к чему объяснять – вы сами все понимаете, верно?

Все согласно закивали. Я тоже кивнул, глядя на толстячка с бородкой во все глаза, чтобы хорошенько запомнить его лицо.

Затем толстячок принялся вызывать нас, номер за номером. Новобранцы один за другим подходили к нему, перекидывались с ним парой слов, а затем по двое и по трое куда-то исчезали. Меня вызвали почти последним: кроме меня, в зале оставалась только косоглазая девица с волосами, выкрашенными в ярко-оранжевый.

– Теперь вы двое, – сказал толстячок. – Вы будете работать в команде, так что вам надо знать, как друг друга зовут. Гроуби, познакомьтесь с Корвин. Гроуби – своего рода рекламщик. Селия – художница.

– Ага, – сказала Селия, прикуривая одну сигарету от другой.

Я заметил, что даже беспрерывно куря, она умудрялась жевать жвачку. Идеальная была бы потребительница, если бы консы не запудрили ей мозги!

– Уверен, мы поладим, – доброжелательно сказал я.

– Несомненно, – ответил толстячок. – А что вам остается? Вы же понимаете, Гроуби, как это все устроено. Чтобы дать вам шанс проявить себя на благо нашего дела, нам придется рассказать и показать вам много такого, о чем не хотелось бы прочесть в утренних газетах. Если вы не сработаетесь с нами, Гроуби, – продолжал он с самой добродушной улыбкой, – то сами понимаете, в какое положение себя поставите. Тогда нам придется принять меры.

И он постучал пальцем по пробке небольшого флакона с бесцветной жидкостью, стоящего на столе.

– Да, сэр, – ответил я, и голос мой был немногим громче этого стука, ибо я догадывался, что за жидкость скрывается во флаконе.

Впрочем, пока особых проблем не было. Три часа провели мы в напряженной работе, а затем мне пришлось напомнить, что если я не попаду в барак к утренней поверке, у меня будут большие неприятности. После этого меня отпустили.

Однако к утренней поверке я так и не попал. Я вышел из музея, вдохнул прохладный воздух весенней ночи. Несмотря ни на что, я был бодр и доволен жизнью. Вдруг из привычного серого тумана вынырнула высокая фигура. Лицо, искаженное злобной ухмылкой, было мне знакомо: таксист, что привез меня в музей.

– Доброй ночи, мистер Кортни! – протянул он.

А затем один из тех древних обелисков, что я видел в музее – или что-то вроде этого, – обрушился мне на затылок.

– …очнется через пару минут, – произнес чей-то голос.

– Ну как, готов он для Хеди?

– Что ты! Конечно, нет.

– Да я просто спросил.

– Ты же сам знаешь, как это делается. Сначала им вкалывают амфетамин, плазму, иной раз даже лошадиную дозу ниацина. Хеди не любит, когда они вырубаются. Ох, как она злится!

Послышался смешок. Нервный, пожалуй, даже испуганный.

Я открыл глаза и воскликнул:

– Слава богу!

Ибо увидел над собой потолок того неповторимого оттенка, какой встречается только в переговорных и конференц-залах рекламных агентств – цвета серого вещества нашего мозга. Я в безопасности – в надежных руках «Фаулер Шокен ассошиэйтед»! Или… или нет? Физиономия, склонившаяся надо мной, была мне определенно незнакома.