Леонид Резников - 2120. Ловушка для AI

– А они действительно были? – перебил меня криминалист.

– Я ехал с очередного обследования, когда все и случилось, – подтвердил Степан. – Сердце у Самсона действительно было слабовато и могло не вынести большой нагрузки.

– Что уже не просто попустительство! – воздел я указательный палец к потолку. – Это попахивает преступным разгильдяйством.

– Знаете, я бы попросил вас держаться в рамках… – заметил мне следователь, все больше хмурясь.

– А я попросил бы вас записать мои размышления слово в слово.

– Будь по-вашему, – только и пожал плечами следователь. – У вас все?

– Нет, осталось самое главное.

– Вы меня пугаете.

– Порой я и сам себя побаиваюсь. Но все же… Хочу заметить, что в свете всего вышесказанного мной, в деятельности Интеллекта прослеживается пренебрежение к живым существам. А что если подобное отношение распространяется и на человека?

– Ну уж вы лишку хватили! – задохнулся следователь.

– Ничуть. Вполне логичное предположение. Поэтому я на правах живого существа, подчиненного Глобальному Интеллекту, вправе требовать ревизии его принципов работы в отношении не только людей, но и братьев наших меньших. Мы должны быть уверены на все сто, что завтра не окажемся на месте вот этого несчастного существа! – я резким, обвиняющим взмахом руки указал на Самсона. Прости, дружище Самсон, но твоя смерть послужила огромному по своей значимости и важности делу избавления человека от власти бездушной машины. По крайней мере я на это надеялся…

Хряка Степан увез с собой, к «безутешным» хозяевам – на этом он настоял категорически. Семен сдался не без боя, протестовал, настаивал, требовал, но… Самсона грузили в фургон сразу четверо человек. Хряк был слишком крупный, слишком тяжелый, слишком неудобный – в общем, все возможные «слишком». Семен крутился рядом и помогал советами, но его никто не слушал. Он обиделся и покинул нас. Но я подозревал, что обида его крылась вовсе в другом.

Прощаясь со мной, Степан крепко пожал мне руку и шепнул в самое ухо:

– Ты герой, Федя, хотя и изрядный дуралей.

– Почему? – наивно спросил я, даже попытался улыбнуться, но вышло не очень – губы словно судорогой свело.

– Сам понимаешь: тебе крышка, – ответил Степан и уехал, оставив меня в полной прострации. Что это было: шутка или предостережение? Степана вообще трудно иногда понять. Он по жизни серьезный, даже юмор его, и тот солидный, деловой.

В общем, настроение у меня окончательно испортилось. Ох уж этот мой бойцовский дух на пару с длинным языком и желанием выпендриться. Ну да ладно, чего уж теперь.

Домой нас подбросила опергруппа. Всю дорогу мы с Софьей не обмолвились ни единым словом. Поэтому я ожидал разноса дома. Однако дома Софья долго и все также молча смотрела мне в лицо, потом уселась в кресло напротив и сказала:

– Рассказывай.

И я рассказал. Все – от начала и до конца. Меня словно прорвало. Согласитесь, держать в себе такое трудно, хочется с кем-нибудь поделиться, излить душу. Но кому расскажешь, что ты лежал в сумасшедшем доме по причине войны с телевизором?! Я не без причины побаивался, что Софья поймет все верно, соберет чемодан и хлопнет дверью. А может, и не хлопнет – закроет осторожно. Она ведь у меня очень бережливая и аккуратная. Да и дверь, вроде как, вовсе ни при чем. Но Софья все слушала и слушала, чуть склонив голову набок. А я уже не мог остановиться. К тому же мне никогда не попадались люди, умеющие так слушать. Софья умела. Вероятно, это у нее профессиональное, репортерское, но те обычно, насколько я в курсе, слова не дают сказать, все пытаются твою речь собственными репликами разбавить в попытке показать напыщенную осведомленность. Софья молчала. И слушала. А когда я наконец закончил, она вздохнула и сказала только одно:

– Бедный ты, бедный, – а после пересела на подлокотник моего кресла, прижала мою голову к своей груди и долго гладила. На меня накатило такое блаженство, какого я еще никогда в жизни не испытывал. И еще легкость – невероятная, не передаваемая словами легкость и абсолютный душевный покой. Я понимал: Софья меня в обиду не даст. Глупо, конечно, но мне так казалось.

Но сколько я ни переживал, ничего не происходило. Дни потянулись серой однообразной лентой: дом – работа, работа – дом. Работы, кстати, у меня прибавилось моими же стараниями. «Аватаров» в учебных классах, как мы их называли, решено было частично заменить учителями. Что такое «аватар»? Представьте себе видеоэкран в стену шириной и высотой в два метра. На экране помимо виртуальной доски отображается фигура учителя – такого же виртуального, как и все прочее в нашей жизни. Он нереален – просто картинка, порождение электронного разума с минимальным набором эмоций, – но выглядит как живой человек. Ходит, разговаривает, пишет на «доске», глядит на учеников, обращается к ним. Прогресс далеко шагнул, не спорю, но почему-то образование сделало шаг ровно в обратную сторону. Я уже давно подметил, чем больше прогрессивного навязывается человеку, тем хуже и бледнее он становится на фоне окружающего его мира.

Но я отвлекся – накатывает иногда, знаете ли. Работы, как я говорил, у нас прибавилось. Комиссия Минобра постановила контроль результатов учебного процесса передать человеку и наконец-то отменить глупейшую систему тестов. Сильно подозреваю, что система эта разрабатывалась отнюдь не для контроля знаний учеников и их творческого потенциала, а для некоей стандартизированной отчетности, которую можно было вбить в туповатые машинные головы – автоматизированная проверка. Так что на нас, на учителей теперь навалилась уйма работы по подготовке методического материала: как оценивать знания, как принимать экзамены. Я слышал, существовало нечто подобное более ста лет назад. Пришлось копаться в архивах. Только представьте мое удивление, когда я обнаружил, что раньше учителя преподавали лично, вручную проверяли контрольные и вживую принимали экзамены! Да, существовали билеты, которые учащиеся выбирали случайным образом, но учитель, дабы выявить способности ученика, подтянуть его, если тот что-либо запамятовал от волнения, или, напротив, вывести на чистую воду, если воспользовался шпаргалками (я, правда, не совсем понял, что это есть такое), задавал наводящие вопросы. Уму непостижимо! Какими знаниями и опытом должны были обладать эти люди, чтобы свободно ориентироваться в своей нелегкой профессии учителя. Но зато какие умы рождало тогдашнее образование. Пусть и не гениев, но всесторонне развитых личностей с широким кругозором, могущих взяться за любую работу, проявить себя в новом и развить в себе устремления по интересам. Сейчас этого нет. Единичные случаи. Вырождение, как правильно говорил Степан. И как ни противно и страшно было признавать, «бобр» оказался прав: искусственный интеллект и цифровые технологии, вернее, перебор с ними в угоду коммерции, пошли человечеству исключительно во вред.