Роберт Маккаммон - Лебединая песнь

— Как ты? — спросил он Сван.

— Нормально, — едва слышно ответила она.

Джош кивнул. Если что-то недоступное его пониманию хотело, чтобы он сберег дитя, подумал он, то, черт побери, он сделает все, чего бы ему это ни стоило.

Немного погодя, когда нервное напряжение спало, он пополз за лопатой, для экономии выключив фонарик. И в темноте засыпал прах Поу-Поу Бриггса землей.

— Сигарету?

Ей протягивали пачку «Уинстона». Сестра вынула одну штучку за фильтр. Дойл Хэлланд щелкнул золотой газовой зажигалкой с инициалами «РБР». Сигарета задымилась, женщина сделала глубокую затяжку — теперь не было смысла бояться рака — и выпустила дым через ноздри.

В маленьком деревянном коттедже, где путники решили остановиться на ночь, уцелел камин, где сейчас полыхал огонь. Все окна оказались выбиты, но им удалось сохранить немного тепла в гостиной благодаря тому, что нашлись одеяла, молоток и гвозди. Они прибили гвоздями одеяла на самые большие окна и столпились у камина. В холодильнике нашлись банка шоколадного соуса, немного лимонада в пластиковой бутылке и кочан салата. В чулане стояла полупустая коробка с изюмом и несколько банок и фляг с какими-то остатками продуктов. Тем не менее все это было съедобно, и Сестра сложила банки и фляги в раздувшуюся от всего, что она насобирала, сумку. Скоро надо будет искать еще один вещмешок.

За день они прошли чуть больше пяти миль по безмолвным пригородам восточной части Джерси, направляясь на запад по двести восьмидесятому шоссе через автостоянку Гарден-Сити. Колючий холод пронизывал до костей, а солнце казалось серым пятном на низком грязно-коричневом небе, озаряемом красными всполохами. Однако Сестра заметила, что чем дальше они уходили от Манхэттена, тем больше им попадалось неповрежденных зданий, хотя почти во всех окнах были выбиты стекла, а стены заваливались, будто их сбили с фундамента. Путники добрались до района двухэтажных коттеджей — здесь их были тысячи, тесно прижимавшихся друг к другу или стоявших, как готические особняки, посреди крошечных лужаек, обгоревших до цвета палой листвы. Сестра заметила, что на деревьях и кустах не осталось ни одного листочка. Ни пятнышка зелени — все было окрашено в однообразные серые и черные цвета смерти.

Они увидели и первые автомобили, не изуродованные до состояния лома. Брошенные машины, краска с которых облезала, а лобовые стекла были выбиты, стояли вдоль улиц, но только в одном нашелся ключ, да и тот оказался сломан, его заклинило в замке зажигания. Они шли, дрожа от холода, а серый кружок солнца перемещался по небу.

Хохочущая женщина, в легком голубом халатике, с распухшим и изодранным лицом, сидела на крылечке и насмехалась над ними.

— Опоздали! — закричала она. — Все уже ушли! А вы опоздали.

На ее коленях лежал пистолет, и они пошли дальше. У соседнего перекрестка мертвый мужчина с багровым лицом и страшно изуродованной головой прислонился к указателю автобусной остановки и ухмылялся в небо, обнимая дипломат. Это в его кармане Дойл Хэлланд нашел пачку «Уинстона» и газовую зажигалку.

Действительно, все ушли. Несколько трупов лежало в палисадниках, на мостовых или на ступенях, но те, кто был жив и не совсем лишился рассудка, покинули зону катастрофы. Сидя перед огнем и покуривая сигарету мертвеца, Сестра представила себе исход жителей пригородов, в панике набивавших наволочки и мешки едой и всем, что можно было унести, покуда Манхэттен исчезал за палисадами. Они забрали с собой детей и бросили домашних животных, убегая от черного дождя, как армия бродяг и нищих. Но они оставили одеяла, потому что была середина июля. Никто не ожидал холодов. Они хотели лишь спастись от огня. Куда они бежали, где могли спрятаться? Холод наверняка настиг их, и многие уже заснули в его объятиях мертвым сном.

Спутники Сестры свернулись калачиком на полу и на диванах, накрывшись коврами. Она опять затянулась дымом и глянула на резкий профиль Дойла Хэлланда. Мужчина смотрел в огонь. Не выпуская «Уинстон» изо рта, он рукой с длинными пальцами осторожно массировал ногу, в которой застрял металл.

«Чертовски сильный человек, — подумала Сестра. — Сегодня ни разу не попросил остановиться и дать отдых ноге, хотя от боли побелел как мел».

— Так что же вы собирались делать? — спросила она его. — Навсегда остаться у той церкви?

Прежде чем ответить, он на минуту задумался.

— Нет, — сказал он, — не навсегда. Только до тех пор… Я не знаю… До тех пор, пока не придет тот, кто куда-то направляется.

— Почему вы не ушли с другими?

— Я остался, чтобы исполнить последний обряд — для кого мог. За шесть часов после взрыва я исполнил этот обряд для стольких, что потерял голос. Я не мог говорить, а там было все больше умиравших. Они умоляли меня спасти их души, взять их на небеса.

Он быстро взглянул на нее и отвел серые, в зеленых точках глаза.

— Умоляли, — мягко повторил он, — а я не мог даже говорить, поэтому я осенял их крестным знамением… и целовал их. Целовал, чтобы они уснули, и все мне верили.

Дойл затянулся, выдохнул дым и стал смотреть, как струйка втягивается в камин.

— Церковь Святого Матфея была моим приходом больше двенадцати лет. Я вернулся к ней и ходил по ее развалинам, пытаясь понять, что произошло. У нас было несколько прекрасных статуй и витражи. Двенадцать лет. — Он медленно покачал головой.

— Извините, — подала голос Сестра.

— Да за что? Вы к этому не имеете никакого отношения. Это просто… что-то, вышедшее из-под контроля. Вполне возможно, что воспрепятствовать этому никто не мог.

Он опять взглянул на нее, но на этот раз его взгляд задержался на запекшейся ране на шее.

— От чего это? — спросил он. — Похоже на распятие.

Сестра дотронулась до ранки.

— Я раньше носила цепочку с крестом, — пояснила она.

— Что случилось?

— Кто-то… — Она запнулась. Как она могла описать, что произошло? Сейчас, пока ее сознание избегало этого воспоминания, даже думать об этом было небезопасно. — Кто-то сорвал его с меня, — продолжила она.

Священник задумчиво кивнул и пустил из уголка рта струйку дыма. Сквозь голубоватое марево он смотрел Сестре глаза в глаза.

— Вы верите в Бога?

— Да, верю.

— Почему? — спокойно спросил он.

— Потому что однажды Иисус придет и заберет всех, кто достоин, в Царст…

«Нет, — сказала она себе. — Нет».

Эти слова про Иисуса Сестра Жуть бормотала, как и другие бродяги, болтаясь по улицам. Она умолкла, чтобы привести в порядок мысли, а потом сказала:

— Я верю в Бога, потому что осталась в живых, и не думаю, что могла пройти через все, что прошла, сама по себе. Я верю в Бога, потому что верю, что доживу до следующего дня.