Ян Валетов - Не время умирать [litres]

– Я не знала! – каркнула она, сжавшись под его взглядом, словно замерзшая ворона. – Клянусь Беспощадным! Я не знала!

Бегун мрачно усмехнулся.

– Я думал, что только парковые – реальные отморозки! – слова его звучали отчетливо.

Он был пугающе спокоен, только глаза горели раскаленной ненавистью, и это было действительно страшно.

– Но мы, блядь, слабаки в сравнении с вами… Зачем вам чужие дети, Исцеляющая? Забрать детей – это убить племя! Не боишься, что однажды кто-то выжжет ваше крысиное гнездо? Клянусь Беспощадным, я сам разожгу факел тому, кто это сделает!

– Заебешься жечь, парковый! – прохрипела знахарка, не отводя взгляда. – Зубы свои гнилые сломаешь! Что нам было делать?! У нас мор на бэбиков. Наши воины и охотники умирают задолго до срока. Беспощадный насылает на них язвы, у них выпадают волосы. Что-то убивает наших детей еще в утробах. Они приходят в мир шестипалыми, безглазыми, безногими, сросшиеся головами… Уже десять лет, как каждая вторая герла рожает уродов, если еще может рожать! Мы думали, это Дыхание плодит калек… Но мы живем тут много зим, почти десять полных рук, со Дня Смерти, и никогда до того Дыхание не причиняло нам зла…

Она задохнулась от эмоций, запнулась на полуслове и опустила голову, переводя дыхание.

– Нас в три раза меньше, чем было пять зим назад, – сказала она негромко, – и, да, это я придумала привести сюда чужих детей. Разбавить кровь, обмануть Беспощадного. Я никому не хотела плохого…

– Ты думала… – процедил Книжник сквозь зубы. – Как ты могла подумать, что жрицы Сити отдадут детей добровольно?

– Пусть Беспощадный сожрет тебя, сука…

Голос Сибиллы был слаб, но полон такой ненависти, что знахарка невольно отпрянула.

– Убей ее, – прорычала жрица, пытаясь шагнуть к знахарке. – Убей, Книжник… Умоляю тебя!

– Нет! – выдавил Книжник через силу.

Он скорее почувствовал, чем увидел движение Бегуна: в руках вождя возник трофейный пистолет. Он был готов выполнить желание Сибиллы, тем более что оно совпадало с его собственным.

Несмотря на то, что острая ненависть и желание убить монстра, боролись с рассудительностью и осторожностью, Тим среагировал мгновенно, развернулся, закрыв Исцеляющую собой.

Теперь пистолетный ствол смотрел ему в грудь.

– Нет! – выкрикнул он. – Не стреляй! Бегун, я обещал!

– Похуй твои обещания, – выдохнула обессиленная Сибилла. – Я поклялась убить всех, кто виновен в смерти моих сестер! Беспощадный мне свидетель!

– Бегун, мы поднимем на ноги весь Стейшен! Убери пистолет! – Тим понимал, что все висит на волоске. Еще миг – и раздастся выстрел.

Вождь покачал головой.

– Она заслуживает смерти! Не хочешь, чтобы я стрелял! Ты ближе – перережь ей горло!

– Не тебе решать, – твердо сказал Тим. – И судить ее не тебе и не мне. То, что ты творил, – не лучше.

– Да? – осклабился Бегун. – А как быть с тем, что творил ты? Ты и твоя рыжая?

– И не мне, – повторил Книжник. – Беспощадный рассудит!

Он повернулся лицом к Исцеляющей, продолжая закрывать ее от выстрела своей сутулой спиной.

– Зачем ты все это рассказала? Я не спрашивал тебя.

– Ты слышал, как они плачут, олдер? – Знахарка не пыталась бежать, она даже не тронулась с места. – Ты слышал, я знаю. Я теперь плохо сплю по ночам, потому что они все время плачут и плачут… Но у нас не было другого выхода! Еще пять зим – и Стейшену конец. Конец моему племени! Ты даешь мне надежду своей вакциной, но даже Беспощадный не сможет сделать так, чтобы мы не рожали уродов.

– Есть такое слово, – сказал Книжник с брезгливой жалостью. – Мутации. Я не уверен, что ты понимаешь, что это. Дыхание пришло к вам из Горячих Земель, Исцеляющая. Давно пришло, может быть, с водой, может быть, ветер принес красную пыль… Вы же жгли в печах деревья, в которых было Дыхание? Вы ели мясо, наполненное им? Вы ловили отравленную рыбу? Вы дышали воздухом, принесенным ветром с Горячих Земель? Вам уже не поможет мое лекарство. И те дети, что вы отобрали у жриц Сити, не помогут вам выжить… Вы все умрете…

– Так что нам делать, олдер? – воскликнула знахарка с неподдельным отчаяньем. – Что нам делать?!

Книжник видел, как из ее горящих безумных глаз потекли слезы.

– Уходить, – он говорил ей правду, но не всю правду. – Вам надо было уходить. Бросать все и переселяться в новое место. Только это могло вас спасти от вымирания. Дело не в вас, Исцеляющая. Стейшен изменился – тут больше нельзя жить. Никому.

Правда была в том, что для нее и для всех других, кто родился под сводами самого безопасного места в округе, уходить было уже поздно. Можно уйти от Дыхания, но это не значит, что Дыхание уйдет из тебя.

– Только у детей еще есть шанс уцелеть, если ты выведешь их из Стейшена. Куда угодно. Хотя бы вернешь в Сити. Сити теперь город мертвых, потому что ты дала Проводнику дельный совет… Но там можно поселиться.

Исцеляющая улыбнулась.

– Значит, я сделала все правильно? Значит, дети из Сити чисты? Значит, они будут будущим моего племени?

За спиной Книжника захрипела от бессильной ненависти Сибилла, но Бегун держал ее крепко.

Знахарка засмеялась. Смех у нее был чудесный, звонкий, как весенняя капель.

– Я все сделала правильно…

– Сдохни первой, – процедил Книжник и плюнул ей на ноги.

Никакого сожаления. Никакого раскаяния. Незамутненная радость убийцы.

Он вспомнил, как плыли по реке трупы, как жутко пахло кровью и блевотой в темном ангаре, как блестело на щербатом, покрытом инеем бетоне вырванное глазное яблоко, и повторил:

– Сдохни первой…

Рука его легла на рукоять тесака, но знахарка сделала еще шаг назад, ловко развернулась и почти мгновенно исчезла с глаз. Шаги ее были беззвучны, движения точны, а мысли, в этом Тим был почти уверен, радостны и легки.

– Слизняк… – слова Сибиллы жгли, как угли. – Трусливое дерьмо.

– Мертвые не мстят, жрица, – сказал Книжник спокойно. – Мстят только живые. Выживешь – отомстишь. Уходим.

Бегун спрятал пистолет и покачал головой.

– Зря, – только и сказал он. – Надо было…

И в сердцах взмахнул рукой, будто рубил.

Они подхватили шипящую от злости Сибиллу под руки (ребенок был плотно примотан к ее груди) и быстрым шагом двинулись на восток. Книжник оглянулся через три десятка шагов, но ничего не увидел – стены верхауза, у которого он разговаривал со знахаркой, уже исчезли в серой мгле.

Он все еще не был уверен, что сделал правильно, отпустив ее. Герла, умеющая принимать такие решения, опаснее любых хантеров, ставших на их след. Если бы кто-нибудь сказал Книжнику, что любовь может рождать такую жестокость, он бы не поверил. Но того Книжника, который бы удивился этой новости, давно не было в живых. Он погиб, он остался в Лабе рядом с Белкой. Новый Книжник знал, что любовь может убивать. Он был олдер, а олдеры знают все.