Карин Тидбек - Аматка [ЛП]

— Я сортирую все документы, которые поступают, когда кто-нибудь умрет. Все биографические тексты должны сохраняться.

— Но вы же не всегда здесь были, правда? Откуда вы знаете о них так много?

— Мне нравится читать. — Евген качнул своей коробкой в сторону двери.

Он поставил коробку на стол посреди библиотеки, Ваня поставила свою поверх той. Евген достал из кармана пару тонких перчаток и протянул ей.

— Как я уже сказал, письма и дневники, — сказал Евген и открыл первую коробку. — В этой письма некоего Кеттунс’ Даниэля. Он часто писал брату в Эссре о какой-то экземе, которой он болел. Его брат отослал письма сюда пару лет назад, после смерти Даниэля. — Он указал на другую коробку. — В этой — записи и письма первопроходцев. Некоторые из них упоминают о… э-э, телесных проблемах.

— Это ведь бумага, все это? — спросила Ваня. — Хорошая бумага?

— Она самая. И я не дам комитету ей завладеть. — Евген скорчил рожу. — Пока что.

— Это хорошо.

— У меня в термосе есть кофе, — сказал Евген. — Если вам вдруг захочется.

Ваня улыбнулась ему. Он осторожно улыбнулся в ответ и снова сел за стол. Потом слышался только скрип его карандаша по учетным карточкам.

Как и сказал Евген, Кеттунс’ Даниэль адресовал все письма брату, Викунс’ Тору в Эссре. Самое старое письмо он написал десять лет назад, последнему было три года. Даниэль писал примерно по письму каждые два месяца и почти исключительно о состоянии своего тела.

Дорогой брат!

Надеюсь, у тебя все хорошо. Здесь в последнее время дела обстоят тяжеловато. Экзема и все такое усиливается. Я как можно меньше умываюсь и натираюсь жирным кремом, но она продолжает распространяться. Врач говорит, что это не псориаз, но мне кажется, что это он и есть. Я читал об этом в библиотеке. Меньше купайтесь и продолжайте увлажнение, — вот что мне говорит доктор. Считается, что я должен принимать ванну только раз в две недели, а в остальное время просто протираться намыленным куском ткани. Врач говорит, что интимное мыло — самое лучшее, но мне не нравится запах. И потом, я должен пользоваться жирным кремом. Я его втираю и втираю, но только чувствую себя сальным. Крем всего лишь ложится поверх сыпи. Ну, хватит об этом.

Ваня перелистывала странички. Подробные описания гигиенических процедур Даниэля, его суждения о различных мылах и кремах, его размышления о себе. Он нигде не упоминал об ответах брата. Но с экземой неизменно становилось все хуже.

Что ж, я не знаю, что делать. Ничто не помогает. Эта корка экземы уже на обратной стороне коленей, на спине и на сгибах рук, она перешла мне на голову. Кожа кажется ломкой и болит, когда я ее трогаю. Короста на коже черепа чешется и шелушится. Врач говорит, что это может быть психосоматическая реакция. Он хочет сказать, что я истерик. Он не сказал «истерик», но я-то буквально слышу, что именно это он думает. Он спросил меня, как я себя чувствую. «Прекрасно, — сказал я, — если не считать экземы». Я не хочу туда больше возвращаться. Когда мне приходится показывать им все свои недостатки и болячки, я себя ощущаю таким маленьким. Вроде как я плакса. Мне почти жаль, что у меня не сломана нога или что-нибудь в этом роде, потому что тогда, по крайней мере, со мной было бы определенно что-то не так. Тогда они могли бы сказать: «у вас сломана нога», и ее поправить.

Даниэль перебрал различные методы лечения: его отправляли в клинику на цикл теплых грибных припарок. Он пробовал диету, из которой поочередно исключались грибы, корнеплоды или бобы. Ничего не выходило. Его суставы и мышцы начали болеть. Он писал все реже и реже.

Я просыпаюсь рано утром и просто лежу, не зная, что мне с собой делать. Я думаю о временах, когда мы были маленькими и играли на железнодорожных путях. Ты помнишь, как мы клали вилки и ножи на рельсы и ждали, когда поезд их расплющит? Мы прождали весь день. Никакого поезда не видать. Мы ошиблись с днем. Но ты говорил про то, чтобы однажды сесть в этот поезд, доехать через тундру до Эссре и стать там кем-то особенным. Надеюсь, ты стал кем-то особенным. Думал я и о другом. Другое воспоминание:

Остальная часть письма отсутствовала. Ваня пролистнула страницы. Письмо на дне коробки насчитывало нескольких коротких строк. Оно датировалось несколькими месяцами после предыдущего.

Теперь стало совсем тяжело. У меня больше нет работы. Говорят, я слишком болен, чтобы работать. Все, чем я занят — это сижу дома и смотрю в окно. Я думаю о тебе. Почему ты не ответил?

— Простите, — громко сказала Ваня. — Вы не знаете, что случилось с Даниэлем? От чего он умер? Потому что он ведь умер не от экземы, да?

— Я хорошо это помню, — отозвался из-за стола Евген. — Он лег под автоматический поезд. Люди об этом говорили несколько месяцев.

Ваня открыла следующую коробку, в которой лежали заметки, принадлежащие перу разных людей. Бумага была тонкой, часть листов — вовсе хрупкими. От документов пахло сухостью и плесенью одновременно. Она листала журналы записей, письма, немногочисленные дневники. Большую часть составляли письма. Кое с чем Ване повезло: инженер в письмах обсуждает с коллегой разработку продукции коммуны, врач в дневнике прохаживается по чрезмерному использованию мыла. Через какое-то время она заметила у своего локтя чашку с кофе. Дневник врача внезапно обрывался, последнюю треть вырвали.

Нижнюю треть коробки заполняли письма от некоей Дженни. Дженни была первопроходцем — не только заселяла Аматку из Эссре, но и родилась с той стороны, до колонизации. Она детским размашистым почерком писала письма матери.

Из первого письма Ваня узнала, что мать Дженни не участвовала в колонизации. Дженни все равно ей писала, чтобы сохранить о ней память. Она подробно описывала колонизацию, рисуя свою жизнь: долгие поездки на неудобных сиденьях в вагонах, которые ломались один за другим; временные лагеря; «упорный умственный труд» по строительству Аматки. Ниже этого специфического упоминания страницу просто разрезали пополам. Когда письмо продолжилось, Дженни жаловалась на отсутствие вещей первой необходимости и на то, что им приходилось месяцами обходиться без элементарной гигиены и медицинских припасов.

Я так устала стирать прокладки для месячных. Я устала от прокладок из ткани и неприятного запаха у людей изо рта. Было бы так замечательно хоть раз попользоваться одноразовой прокладкой или — о роскошь — тампоном! И почистить зубы.

Ваня приметила слова «одноразовая прокладка». В этом письме тоже не хватало нескольких страниц. Наконец она встала, чтобы размять спину. В животе ощущался смутный дискомфорт. Она, должно быть, проголодалась.

— Нашли что-нибудь? — спросил из-за стола Евген.