Карин Тидбек - Аматка [ЛП]

— Дистиллят Номер Один, сорок шесть об.% спирта. Изготовлено из репы, — вслух прочла Ваня.

— Самый популярный спиртной напиток в Аматке после Дистиллята Номер Четыре, — пояснила Нина. — Среднее потребление три целых семьдесят пять сотых литра на человека в год.

— Откуда ты знаешь?

— Оттуда, что у меня есть больные с циррозом печени. Вокруг полным-полно цирроза.

— В Эссре — два с половиной литра, — сказала Ваня.

— А ты откуда это знаешь?

— Писала брошюрку о воздержании. — Ваня протянула ей чашку.

Нина фыркнула и налила Ване снова. Стоял полдень. Где-то час назад Нина пришла домой и с гулким стуком поставила на стол бутылку: «У меня завтра выходной. Давай выпьем».

Этим и занялись. Нина сварила крепкий кофе и долила в чашки столько дистиллята, что от поднимающегося пара у Вани пощипывало в ноздрях. Ликер был жестче, чем в Эссре, и заставлял расходиться по груди резкое тепло. Нина с порозовевшими щеками рассказывала истории про пациентов с нелепыми травмами.

У Вани потихоньку расслаблялись плечи. Самой ей рассказать смешного было нечего, но она наслаждалась, слушая Нину.

— Так славно видеть, как ты смеешься, — заметила Нина.

Ваня вспыхнула.

— Что, а обычно я не смеюсь?

Нина покачала головой.

— Нет. И это просто обидно, потому что у тебя все лицо начинает светиться. Ты все время такая серьезная, в тревожных морщинках.

Ваня поскребла ногтем этикетку на бутылке.

— Может, и так.

Нина протянула руку и остановила ее беспокойные пальцы:

— Эй. Что с тобой приключилось?

— Что ты имеешь в виду — «со мной приключилось»?

— Сама знаешь — когда мы были в клинике. В фертильном отделении.

— А. Это.

— Не хочешь выговориться?

— Там не о чем особо говорить.

Нина взяла бутылку и смешала им по новой порции кофе с дистиллятом.

— Со мной это тоже было, — сказала она. — До того, как у меня появилась Тора. Мы с Иваром занимались осеменением дома, знаешь, одной из этих мерзких штуковин…

— Осеменением? — спросила Ваня. — Я думала, вы…

— Что? Нет-нет, — засмеялась Нина. — Ты еще не задумывалась, почему у нас отдельные комнаты?

— Я думала, это для того, чтобы было меньше пустого места.

Нина снова рассмеялась и покачала головой.

— Нет-нет-нет. Знаешь, мы лучшие друзья со времен интерната. Мы всегда жили вместе. Просто практичнее было сделать пару детей вместе, вместо того, чтобы стоять в очереди в клинике или пытаться подцепить кого-нибудь в центре досуга.

— Понятно. — Ваня вновь принялась ковырять бутылочную этикетку.

— Как бы то ни было… мы уже довольно долго старались с этим шприцом. И тогда я подумала, что наконец-то сработало. Но у меня почти сразу случился выкидыш. Это было ужасно.

— Но почему? — тихо спросила Ваня. — Что в этом было ужасного?

— Потому что я надеялась, понимаешь? И потому что хотела иметь детей и, ну, внести свой вклад. Сделать от себя для коммуны. Что мне по способностям, так? — Нина пожала плечами. — Но потом появились Тора и Ида. Наверное, я пытаюсь сказать, что в следующий раз все может пойти лучше.

— Следующего раза не будет, — сказала Ваня. Она прихватила край этикетки большим и указательным пальцами и потянула за него. — Они сдались. Ничего не вышло.

Нина вздохнула.

— Очень жаль это слышать.

Ваня отодрала уголок и катала его в пальцах. Она допила свой напиток.

— Но дело не в этом.

— Тогда в чем дело? — Нина склонила голову.

— Я вот что имею в виду. Что, если кто-то не хочет? — Слова, казалось, выговаривались сами по себе. — Если кому-то не хочется иметь детей. Он ждет и вроде как надеется, что может обойтись без этого. А потом этому человеку исполняется двадцать пять лет, и начинаются вопросы, и они заводят его в комнату к консультанту, который объясняет, что это долг каждого перед общиной, и, наконец, этот кто-то уступает, идет в фертильное отделение и пожимает руку какому-то жалкому мужчинке, которому приходится мастурбировать в чашку, чтобы докторам было чем оплодотворить этого самого человека, и человек сдается и упирается ногами в подножники гинекологического кресла, потому что вынужден. Нет. Выбора. — У нее не было слов. Она закрыла лицо руками.

Нина встала со стула и пересела к Ване. Она без слов привлекла ее к себе и обняла.

Какое-то время спустя Ваня выпрямилась и утерла лицо рукавом рубашки.

Нина положила руку Ване на колено.

— Мне так жалко тебя, Ваня, что ты страдаешь. Мне правда жалко. Но мы оба знаем, почему так устроено. Это для того, чтобы мы выжили.

Ваня встала. Комнату слегка покачивало из стороны в сторону.

— Я ухожу.

Она поднялась в свою комнату и затолкала в саквояж пару покрывал. На выходе она заглянула в кухню. Нина сидела, подперев рукой подбородок, и снова подливала себе в чашку.

Сырой озерный воздух освежал, хотя окружающее все еще оставалось отстраненным. Ваня брела на север вдоль берега. Тундра, лишайник, трава. Она подошла к полоске земли, где группа валунов дала укрытие от ветра и место, чтобы сесть. Ваня расстелила покрывало и уселась, прислонясь спиной к одному из больших камней. Сгущались сумерки. На пляж медленно набегали волны. Плеск воды о камень был непривычен и одновременно успокаивал. Глаза немного растравило от слез и алкоголя. Ваня завязала уши шапки под подбородком, прислонилась головой к камню и прикрыла глаза.

Они всегда были участливы. Доктора, медсестры, техники. С неизменной вежливой заботой провожали ее в комнату, констатировали, что пора, осматривали. Медсестра держала ее за руку и мягко вдавливала ее плечи обратно в кресло, когда Ваня паниковала. Они пытались утешить ее, приговаривая, что нервничать — это нормально, что она такая хорошая девочка, пока пытались подсадить внутрь нее маленького паразита.

Звук шагов заставил Ваню снова открыть глаза. Стало темнее, и волны успокоились. В нескольких шагах от нее кто-то стоял. В тускнеющем свете было трудно различить черты лица, но очертаниями фигура походила на старуху в комбинезоне. Она держала за конец что-то, похожее на палку или трубку, которую она погрузила в воду. Женщина поворотилась. Было слишком темно, чтобы разглядеть ее лицо. Она кивнула Ване и отвернулась к озеру.

Когда вода побелела, старуха подняла руки так, что конец той штуки, что она держала, свисал как раз начинаясь у ее подбородка. Женщина уперла локти в живот и так и оставалась стоять, пока вода не замерзла. Ваня старалась держать глаза открытыми, но сонливость превозмогала. Пару раз ей удалось поднять веки. Женщина все еще недвижно оставалась на месте.

Когда Ваня в последний раз сумела приоткрыть глаза, то все, что она увидела — женский силуэт на фоне света из теплиц Аматки; озеро лежало спокойным черным простором, неотделимым от ночи. Женщина глубоко вздохнула и приложила губы к предмету, который держала в руках. Ваня скорее почувствовала, чем услышала вибрирующую во всем ее теле ноту. Так продолжалось довольно долго. Наконец звук утих. Старуха выпрямилась и вытащила трубку, которая заканчивалась узкой воронкой. Женщина вскинула трубку через плечо и ушла.