Карин Тидбек - Аматка [ЛП]

— Да, довольно много. Но в некоторых местах не хватает страниц.

— Это значит, что их отредактировали.

— Отредактировали?

Евген откашлялся. У Вани опустились уголки рта. Евген посмотрел на нее и кивнул. Снова наступила тишина.

— Это ваша работа? — спросила Ваня.

— Да. По крайней мере, когда поступают новые материалы.

— Тогда вы знаете, что в них говорилось.

Он снова прокашлялся.

— Иногда мне думается… — начала Ваня, глядя на Евгена.

Если она его неверно истолковала в последний приход сюда, это могло плохо кончиться. Она собралась с духом и продолжила.

— Иногда мне думается, что было бы неплохо узнать, можно ли было выбрать другой образ жизни. Если бы можно было узнать, что на самом деле произошло раньше. А потом составить собственное мнение.

Евген встретил ее взгляд. Он собирался ответить, и тут в гардеробной хлопнула дверь. Он немедленно начал складывать бумаги обратно в коробки. Пока новый посетитель расспрашивал Евгена о биографических описаниях, Ваня выскользнула за дверь.

Кровать не привезли. Они лежали спиной к спине. Если Нина находила это неудобным, то она этого никак не показывала. Если ей нравилось делить постель — этого тоже не было заметно. То, что она разглядывала Ваню в то первое утро, вероятно, было совпадением. Ваня лежала без сна, чувствуя тепло тела Нины там, где они соприкасались, пытаясь успокоиться размышлениями о том, что ей запомнилось из «О Теплице 7».

Было что-то эдакое в языке Берольс’ Анны, как будто она понимала и слова и предметы гораздо глубже, чем кто-либо иной. Стихи были не просто рифмами-пометками или описаниями окружающего. У Вани родилось ощущение, что теплицы более не нуждаются в пометке, настолько окончательно слова Берольс’ Анны закрепили их форму.

И снова Улла мгновенно открыла дверь, словно поджидала с другой стороны. Она провела Ваню в свою комнату.

— Присаживайтесь, — сказала Улла. — Я вам достану чего-нибудь выпить, иначе выйдет невежливо.

Ваня подождала, пока Улла вытаскивала из своего шкафчика бутылочку и две чашки. Наконец та села и плеснула из бутылки по чашкам. Это было вино с кисловатым букетом, которого Ваня не узнала.

— Что это? — спросила она.

Улла подмигнула ей.

— Добрая штука. Ну, приступим, спрашивайте меня.

— Действительно. — Ваня подобрала блокнот и ручку. — Саролс’ Улла Три, доктор на пенсии. Ваша специализация?

— Врач общей практики, — отвечала Улла. — На пенсии пятнадцать лет.

— И чем вы занимаетесь сейчас?

— Жду смерти или лучших времен.

Ваня оторвала глаза от блокнота.

Улла подняла свою чашку и усмехнулась.

— Еще я гремлю своей таблетницей в оздоровительной палате вместе с другим старичьем.

— Итак. — Ваня прокашлялась. — Вы помните, как познакомились с новыми средствами гигиены?

Улла засмеялась.

— Да, средства гигиены. Конечно. Да, я помню. Мы все думали, что это глупо. Все поголовно пользовались собственной продукцией коммуны, а потом появились эти две новые компании. И будут еще, насколько я понимаю. Из Эссре?

— По идее — да.

— Но, знаете ли, нет никакой разницы. — Улла налила себе еще вина. — Новые производители, новые этикетки. Пакость, из которой они все делают, в точности та же самая.

— Это совершенно неверно, — осмелилась возразить Ваня. — Использование, помимо прочего, экстракта пластинчатых грибов…

— Экстракта пластиииинчатых, — передразнила Улла. — Ну конечно же. А главный ингредиент какой?

— Ну… мыльная основа. И кремовая основа.

Улла приподняла бровь.

— А из чего они сделаны? Потому что экстракты грибов и бобовые масла — далеко не всё.

— Они… — не сдавалась Ваня. — Они поступают с заводов в Одеке.

— Это верно. — Улла похлопала Ваню по руке. — И что же они производят на заводах в Одеке? Что за субстанцией они пользуются, чтобы сделать все, что у нас есть, вплоть до последней чашки?

Ваня сглотнула.

Улла колко ей улыбнулась.

— Разве не странно, когда человек так пугается, когда, скажем, чашка распадается в вязкую жижу? А в следующий миг он весь натирается чем-то, сделанным из той же жижи.

— Это не одно и то же! — запротестовала Ваня. — Это… кремовая основа. А то… оно…

— Вы знаете, что это. Все, что выходит с заводов в Одеке, сделано из одинаковой дряни.

Все смешалось, словно чашка перед ней начала оплывать, а стол внезапно провисать.

— Стол, — рефлекторно пробормотала Ваня, — чашка.

— Именно! — сказала Улла. — Вы знаете, как это работает. Все знают, как это работает.

— Зачем вы со мной так? — В горле у Вани стоял кислый привкус.

Вновь едкая улыбка.

— Затем, что нахожу это забавным. Ведь так забавно, когда вы прекрасно знаете правду, и при этом приходите сюда и пытаетесь делать вид, как будто ваши… эксперты, или как их там зовут, что они делают что-то такое, что взялось не оттуда же, откуда все остальное. Столы и чашки. Крема, одежда и… чемоданы. — Последнее слово прозвучало уже шепотом.

— Вы сами сказали — все знают. — Ваня отодвинулась вместе со стулом.

Улла смотрела на нее не мигая.

— Но разве вы ни разу не полюбопытствовали? — спросила она. — Если просто изменить согласную или… оговориться. Лишь раз. — Она указала на Ванину чашку. — Нож, — прошипела она.

Слово как ножом ударило Ване в уши. Она не могла оторвать взгляда от чашки. Та сохраняла форму.

Улла рассмеялась:

— Смотрите, как вы напугались!

— Я могла бы… я могла бы сообщить о вас. — Ваня поднялась на ноги и отстранилась от чашки.

— Давайте. Только не стойте как идиотка. Идите и сообщайте. — Улла взяла чашку Вани и поднесла ее к губам. — Только не думаю, что станете.

— Отчего же нет?

Улла посмотрела на Ваню поверх ободка чашки.

— Оттого, что я думаю, что кое-кто, дающий двум своим вещам раствориться в течение всего лишь одной недели… может быть не слишком в восторге от порядка вещей, если вы понимаете, о чем я. — Она прихлебнула вина. — Кроме того, разве вы не слышали? Я стара и не в своем уме.

Ваня провела день в своей комнате за столом, завернувшись в пуховое одеяло. Все, что ей было видно из окна, — это крыши и за ними обводы теплиц. Перед ней лежала раскрытая «О Теплице 7», наполненная уютными описаниями мира, успокаивающими все сильнее с каждым разом, как она их перечитывала. И все же слова Уллы не оставляли ее: « кое-кто, дающий двум своим вещам раствориться в течение всего лишь одной недели, может быть не слишком в восторге от порядка вещей ». Похоже, что и Улла не слишком в восторге. И если судить по тому гимну и рукописным стихам, то и Беролс’ Анна тоже. С ней было связано больше, чем стихи о теплицах и несложная эпитафия в учебнике истории. Улла что-то знала. И чего-то хотела. Чего — вот вопрос.