Карин Тидбек - Аматка [ЛП]

— Я должен буду об этом отдельно доложить, — сказал он и достал карандаш. — Пренебрежение соседом по дому. Имена других обитателей?

— Пренебрежение соседом по дому? — Ваня отложила свой карандаш. — Не понимаю.

— Здесь, в Аматке, — нараспев заговорил клерк, — тот, у кого есть сосед по дому с особыми потребностями, будь они физические или умственные, должен ежедневно удостоверяться, что этот сосед по дому здоров и его потребности удовлетворены. — Он посмотрел на Ваню, скривив верхнюю губу в усмешке. — Может быть, вы не делаете этого в Эссре, но здесь мы очень серьезно относимся к солидарности. Вы были обязаны ознакомиться с правилами.

— Мои извинения, — сказала Ваня. — Были необычные обстоятельства. Один из наших соседей по дому умер.

— Вы были близки?

— Нет.

— Тогда почему вы не подумали навестить бедную Уллу?

Ване стало неловко.

— Я забыла. Я была занята заботами о Нине. Соседка по дому. Она была с ним близка.

— С кем близка?

— С Иваром. Человеком, который умер.

— Это все очень хорошо. — Клерк начал заполнять свою собственную форму. — Будет проведено расследование.

Когда Ваня заполнила свои формы, клерк пролистал их, кивнул и отправил ее в соседний офис. В соседней комнате ее бланки приняли для регистрации и переправки в департамент полиции. Ване сказали возвращаться на работу и заниматься своими делами в обычном порядке. Они заставили ее подшить копию ее собственного заявления.

Остаток дня тянулся кое-как. Жужжащий шум, который до сих пор в основном ощущался как вибрация, перешел в ее диапазон слуха глубокой басовитой нотой, резонирующей на заднем плане. Если еще кто-то из людей его слышал, он об этом не упоминал.

Каждый раз, когда кто-то проходил мимо стойки регистрации, Ваня готова была ожидать, что эти люди остановятся и скажут ей, что Евген мертв, что Евген заявил на нее, что они нашли тело Уллы, что они нашли бумаги в комнате Уллы, что Нину и Ваню арестуют по делу о бумагах. Но каждый раз это оказывалось что-то другое, и ей становилось легче дышать. Посетители выглядели встревоженными и напряженными. Неподдельно игривое вчерашнее настроение Андерса сменилось мрачной истерией. Он сопровождал администраторов в архив и смотрел, как они возвращаются с прочными коробками, которых Ваня никогда раньше не видела — должно быть, из защищенного архива. Она воздержалась от вопросов: казалось безопаснее оставаться незаметной.

Днем тот же клерк, что принимал заявление у Вани, спустился и передал Андерсу бланк:

— Они уже арестовали того библиотекаря.

Андерс просветлел:

— Ну наконец-то!

Клерк кивнул и потеребил бородку:

— Ага.

Ваня попыталась изобразить подобающий интерес:

— И что теперь случится с ним?

Клерк уставился на Ваню, а затем на Андерса.

— Его будут допрашивать. Полагаю, что следующий шаг — выяснить, действовал ли он в одиночку или нет. — Он вернулся к расчесыванию бороды пальцами.

По площади вокруг муниципального офиса бродили люди, держа плечи прямо и часто поглядывая в сторону горизонта. Пара человек просто стояли и глядели, не отрывая глаз. Ваня проследила за их взглядом. Все смотрели на восток, в сторону озера. За невысокими зданиями колонии в небо вздымался узкий силуэт, изогнутый на конце. Казалось, он становился выше с каждой минутой. Где-то на площади кто-то пронзительно закричал, и крик длился и длился. Вот и остальные в колонии обнаружили трубы.

Наутро в четвертодень отослали детей. Их набивали в пассажирский вагон, в товарные вагоны, в локомотив, младшие дети на руках у старших. На платформе собралась толпа родителей, которые не могли отпустить своих детей, не попрощавшись. Им не разрешалось обнимать детей, и они только глядели. Многие пытались улыбаться и выглядеть уверенно. Некоторые выкрикивали детям пожелания увлекательной поездки и просили их вести себя хорошо. Нина стояла на краю группы, сжимая Ванину руку до боли. Торы и Иды нигде не было видно; они сели в поезд одними из первых. По ступенькам уже поднимались последние из детей, все с сумочками через плечо.

От толпы отделился мужчина и бросился к светловолосому мальчику, который стоял в очереди на посадку в пассажирский вагон. Он поднял мальчика и прижал к себе. Ваня видела через плечо ребенка, как исказилось от боли лицо и оскалились зубы его отца. Ей пришлось отвернуться.

В потрясенной тишине, воцарившейся на платформе, звучали только отрывистые рыдания мужчины. В конце концов рабочий на платформе схватил его за плечо — но беззлобно — и забрал мальчика из рук. Отец стоял, вскинув руки, пока мальчика поднимали в вагон. С грохотом, разнесшимся по перрону, закрылась последняя дверь. Нина вздрогнула, словно ее ударили. Она развернулась и пошла обратно в колонию такими размашистыми шагами, что Ване пришлось угоняться за ней рысью.

Комитет через курьеров и кураторов приглядывал за тем, чтобы никто не забывал, что отправка детей из колонии была лишь мерой предосторожности. В конце концов, такое при необходимости делалось и раньше — на всякий случай. Каждый раз детям разрешали вернуться не позднее, чем в течение недели.

Ване поручили позвонить в Эссре, чтобы сообщить им о скором прибытии детей. Человек на другом конце казался сбитым с толку.

— Вы пропадаете, — говорил он, — что там у вас?

— Мы посылаем детей, — повторила Ваня.

— Я вас плохо слышу, — сказал оператор. — Если вас несколько человек, пожалуйста, говорите по очереди.

— Здесь только я, — ответила Ваня.

— Я прерываю звонок, — заявил оператор. — Попытаюсь вызвать вас сам.

Телефон отключился. Ваня минут пятнадцать ждала звонка, прежде чем попробовать позвонить самой. Слышалось только шипение пустой линии.

В полдень раздали краски и кисти, чтобы подкрепить устную пометку текстом. Андерс отправил Ваню помечать стены коридора, двери и лестницы. В отделах кипела тихая, но напряженная деятельность: торопливые шаги по этажам офиса, взволнованные голоса за закрытыми дверями. Время от времени кто-нибудь открывал дверь и подозрительно выглядывал в коридор, где Ваня помечала стену или лестницу. Она пыталась разобрать разговоры, но могла уловить только случайные слова то здесь, то там, и ни одно из них не добавило ей понимания. Черная краска сильно пахла и не прилипала к стенам; чтобы буквы выглядели основательно, приходилось писать в два слоя. Когда у Вани наконец кончилась краска, у нее болело плечо, а правую руку сводило спазмами. Она вернулась как раз вовремя к трехчасовой пометке на стойке регистрации.

Очередь в развлекательный центр вилась по всей улице. Все пришли вовремя и молча стояли в очереди. Нина выглядела бледной и почему-то ниже обычного. Она крепко сжимала Ванину руку.