Александр Холмов - Танец со стулом

«То есть это забота о них?»

«Вот именно! Пусть получают почетное обеспечение от государства, собственную квартиру или даже дом…»

«Дом лучше. Я бы взял дом».

«Наши дорогие женщины! Приходите, ничего не бойтесь, и все получите. Вы этого достойны!».

«После рекламы мы расскажем нашим дорогим женщинам – я надеюсь, хоть одна нас сейчас смотрит, – как перестать беспокоиться о работе и получить все, о чем сейчас говорил мистер Таблбот. Это займет всего пять минут, а затем…»

Ада убрала звук.

– Что, все? – удивилась Кэрол. – А что же они тебя не показали? Вроде как, ты заварила кашу, можно сказать, герой дня…

– Зачем им меня показывать? Мои слова переврали. Знаешь, как было? Это они меня спросили: «Вы обвиняете мужчин в предательстве?» А я ответила: «Нет. Мы обращаемся к тем, в ком сохранилась капля сострадания и порядочности».

– Обалдеть! Послушай-ка… А эти, в студии – они что там мололи? Не видели женщин? А матери у них кто, я извиняюсь? Этому Таблботу лет сорок, наверно.

– У Таблбота мать жива. Даже неплохо выглядит, – Ада усмехнулась. – А его старшая сестра – хочешь посмеяться? Работает у нас в центре. Говорит, что он полный козел. Все они прекрасно знают. И сколько нас процентов. Это шоу, Кэрол. Пропаганда. Ты же слышала – мы сокращение. Им надо нас выкинуть на свалку. Роботы удобнее.

– Все! Хватит уже, Ада! – Кэрол отобрала у подруги пульт и выключила телевизор. – Черт с ними! Мы с тобой, наверно, месяц не виделись.

– Две недели, – сказала Ада.

– Ну все равно. Если бы не ты, я бы сейчас бездарно завалилась спать. А теперь у меня даже голова ясная.

– Может, лучше и правда тебе поспать? – озабоченно предложила Ада. – Нельзя так. Ты на себя в зеркало смотрела?

– А, ерунда! – отмахнулась Кэрол. – Сейчас выпьем с тобой кофе, и я буду в порядке. Завтра вечерняя смена, успею отоспаться. Пойдем, я тебе покажу, какую я птицу сделала…

Примерно через четверть часа они сидели на кухне, пили кофе, сваренный Адой, и закусывали сэндвичами из мини-маркета – Кэрол заявила, что раз она дожарила их на сковороде, то они теперь авторские.

– Тебе обязательно надо высыпаться, – наставительно говорила Ада. – Ты себя загонишь в могилу, и с кем мне тогда пить кофе?

– Надо, – радостно кивала Кэрол, уписывая сэндвич. – Высыпаться-то надо, это да. Честно, не думала, что будет так трудно. Какие же они все-таки, а… Ну непрошибаемые! Хоть бы одна что-нибудь уронила.

– И между прочим, роняют, – заметила Ада. – И еще как роняют. Только дома. Ты что, не знала?

– Нет! Что, правда?.. А почему?

– Это специально. Чтобы муж не чувствовал, что перед ним машина. Все что угодно могут уронить. Чашку, поднос… Суп разлить.

– Ой, да пусть что хотят делают, – в сердцах сказала Кэрол. – А мы вот не будем ничего разливать! Вот превосходство настоящей женщины над всякими там пластиковыми дурами, – она облизала палец, измазанный в кетчупе. – Беру чашку, так, внимание – барабанная дробь… – она подняла полную чашку на уровень губ. – Трибуны замерли… Алле… – Кэрол сделала глоток и поставила чашку на стол. – …Оп! Зрители ревут, кидают на сцену цветы и пончики, – она потянулась за вторым сэндвичем и опрокинула сахарницу.

Обе расхохотались и не могли успокоиться до тех пор, пока Кэрол не поперхнулась и, вся красная, кашляя, но все еще хохоча, не убежала в ванную.

– Подожди, я быстренько ополоснусь! – крикнула она оттуда. – А ты… Можешь пока еще кофе сделать. И открой окно, пожалуйста. Печка так жарит, дышать невозможно…

В ванной шумела вода, за окном шумел дождь… А паркет такой обшарпанный и протертый, прямо до ям, кто тут не жил, наверно, и сколько раз его мыли, терли, что на него не проливалось и не падало… Широкие доски, дубовые. Аде Ройзбах, стоявшей у плиты в фартуке с нашитой причудливой птицей из разноцветных лоскутов, представилось, что это корабельный пол, палуба, что ли? Нет, она же на кухне, а палуба наверху, а кухня называется… Как же… Качает не сильно, но качает все-таки. Они плывут, плывут, волны внизу, но их не видно, высокий, здоровенный корабль такой, с дом. Видно только дождь через иллюминатор, это слово, точно, окно на корабле такое. Дождь вокруг них, наверно, на тысячу миль. Птица выглядела мрачноватой и пожалуй, старой, глядела строго, но в принципе, наверно, была добродушной. Вряд ли Кэрол стала бы делать злобную птицу. Ада держала закипающую турку, готовясь снять ее с плиты, а птица внимательно следила, склонив голову чуть набок, она контролировала процесс, молчаливо подбадривая Аду, столько она уже на своем веку повидала обгоревших турок, загаженных плит, а еще горы запятнанных прожженных фартуков, вонючих тряпок для мытья посуды, и остальное – как начнешь вспоминать и представлять, это же слов нет, и все это отчистить, отдраить, отстирать вообще нереально, никаких птичьих сил не хватит, тем более человеческих сил, проще выкинуть и купить все новое… Так что ты, Адочка, не волнуйся, подумаешь, кофе сбежит, мало его сбежало, что ли… Но тем более хотелось сделать все максимально хорошо, у Кэрол удачная турка, ровно на две порции, две небольшие чашки, красная и белая, из сетевого магазина, дешевые, но приятные такие… Вода в ванной перестала шуметь, пол под ногами качнулся в последний раз и встал на место, оказавшись просто полом. Ада поставила турку на стол и поправила прическу.

– А вот, кстати, про эти проценты, – дверь ванной раскрылась, в облаке пара появилась Кэрол, размашисто вытирая голову полотенцем. – Тут этажом ниже живет один парень – он, я думаю, из этих… Которые не адаптировались. У него нет био, это точно. И он их, по-моему, просто ненавидит… Он, когда встречает меня, у него такой вид, как будто я помесь гремучей змеи с куском дерьма. Как будто он меня бы задушил, но боится вляпаться. Я один раз прямо так хотела ему сказать… Что-нибудь такое… Чтобы знал… – она мельком глянула на подругу, которая молча разливала кофе. – Нет-нет, я молчу, конечно, это я так… Вообще лицо приятное. Пьет только много. Может, и неплохой парень… А? Как ты думаешь?..

Кэрол на ходу подхватила чашку и блюдце с сэндвичем, забралась в кресло и устроилась по-турецки, подобрав халат и скрестив ноги.

– Может… – Ада пожала плечами, но без особого энтузиазма. Она присела к столу, не снимая фартука, и подперла подбородок ладонями. – Хорошо здесь, тихо. Очень тихо. И от дождя еще тише…

– Ну да, у вас же там все бурлит в вашем Кенсингтоне.

– В Бейзуотере. Бурлит, – Ада задумчиво помешивала ложечкой. – Там везде все бурлит…

– Вот-вот. А у нас… Я название вспоминала, маргинальный район у нас, вот. Рабочая окраина.

– Маргинальный – это когда преступность, – сказала Ада, нахмурившись. – Что, неужели все так плохо?