Александр Холмов - Танец со стулом

– А, значит не маргинальный, – Кэрол с беспечным видом откусила кусок и захрустела. – Я думала, маргинальный… – продолжала она с набитым ртом, – это пограничный. Между миром супермоделей и такими как я. Молчаливыми труженицами. Нет, представляешь, вечером трудного дня, это же фильм ужасов. Идут такие красотки, как на подбор, чуть ли не строем, глазищами хлопают и молчат, как рыбы…

– Зомби, – усмехнулась Ада.

– Вот-вот. Но зато я… – Кэрол подняла палец, – научилась так же ходить. Делаю лицо, хлоп-хлоп, и молча иду. Знаешь, работает! Не то что приставать, вообще хоть бы кто посмотрел. Кстати, от работы до дома всегда хожу, не пропускаю. Полчаса, таким хорошим шагом. Сегодня, правда, дождь был какой-то злобный. Но все равно приятно. Всегда хожу. И обруч крутить не надо. Вроде бы, – прибавила она с некоторым сомнением.

– Тебе не надо крутить обруч, – согласилась Ада. – Это мне надо. А когда мне его крутить, непонятно. На работе сижу, в машине сижу. Ройзбах, мне кажется, уже косо посматривает на мою нижнюю часть.

– Да брось ты! Все у тебя в порядке с нижней частью. Если бы я была мужиком, я бы очень даже оценила… Это я тощая.

Ада возразила, что Кэрол вовсе не тощая, и некоторое время они спорили, пока не пришли к соглашению в том, что обе – красавицы и умницы, а мужчины ни черта не понимают ни в женщинах, ни в женской красоте, ни в какой бы то ни было красоте вообще. Потом Ада спросила:

– Ты ни разу не прокалывалась?

– Пару раз чуть не заговорила, – беспечно сказала Кэрол. – С недосыпа. Вовремя спохватилась.

– Смотри, будь осторожней.

– Да помню, помню. Слушай, в конце концов, если даже вычислят – ну и что? Ну выгонят, карточку отберут… Ты, вроде, говорила, ее несложно сделать?

Ада покачала головой.

– Ее несложно сделать. Еще нужно заявление от хозяина. Заявление мы тоже напишем, если надо, это все пустяки. Были. Если они примут этот закон, может все поменяться… – Ада неподвижно смотрела на дождь. – В законопроекте написано, что «женщина» – это официальный статус. Вроде почетной должности. Он дает право на пособие и остальную ерунду. Чтобы считаться женщиной, надо легализоваться и сдать геноматериал.

– Это еще что за дрянь?

Ада выразительно посмотрела на подругу.

– Слышала такое название – «Национальный генофонд»?

– Звучит не очень-то, – Кэрол в первый раз за всю беседу посерьезнела.

– Не очень-то, – кивнула Ада. – Не хочу тебя пугать раньше времени. К следующему разу постараюсь узнать детали.

– Ладно, расскажешь. А может, и ничего страшного, – Кэрол не так легко было обескуражить. – Может, они правда нас так ценят. Дадут мне дом… Что?.. – под укоризненным взглядом подруги девушка преувеличенно подняла брови. – Маленький домик, нам же много не надо, правда?.. Ну ладно. Я так понимаю, теперь получается – выходи замуж, а иначе с голоду подыхай, так, что ли?

– Не так, – отрезала Ада. – Выйти замуж – редкая удача. И без легализации брак, скорее всего, будет недействителен. Даже наверняка.

– Хорошо, а если я не легализуюсь? Получается, я не женщина?

– Нет.

– Вот еще, так, а кто же тогда?

– Еще не совсем понятно. Они не придумали название. Может, Таблбот придумает, у него целый институт. Если они захотят тратить время на непонятно кого.

– Непонятно кто – это я. Очень здорово. Работать нельзя, замуж нельзя. Я-то думала в крайнем случае, как это называлось… пойти на панель. Значит, тоже ничего не выйдет, раз я не женщина.

– Ты хотела стать?.. – ошеломленно проговорила Ада.

Кэрол захохотала. Отсмеявшись и вытирая слезы, она обняла подругу.

– Какая же ты у меня хорошая, Адочка! Вот кому точно надо бы отдохнуть, это тебе. Совсем уже шуток не понимаешь.

– Какие шутки, Кэрол! – Ада умоляюще сложила руки. – Кто знает, что им взбредет в голову! Я тебя прошу, будь осторожна!

«Мадам Ройзбах, вы обвиняете мужчин в предательстве?»

«Нет. Мы обращаемся к тем, в ком сохранилась капля сострадания…»

«Мадам Ройзбах!..»

«…и порядочности…»

«Мадам Ройзбах, вы обвиняете…»

«Мадам Ройзбах!..»

Председатель женского центра «Подруги» Ада Ройзбах.

Она стоит прямо и смотрит перед собой. В глазах мутится. Многие скамьи пусты, но сколько – не разобрать, полутьма скрывает дальние ряды, колеблются огни на стенах, гулкие своды нависают, серые рясы… «Значит, вы обвиняете…» У нее начало колотиться сердце, нестерпимо засосало в животе… Как будто она стоит совершенно голая, а все эти чопорные мужчины на скамьях ее рассматривают, нагло… Нет, не нагло. Они вообще не рассматривают, просто смотрят сквозь нее. Они устали. Давно устали, у них без того полно всего, от чего можно устать… а тут какое-то насекомое с сиськами, и ему еще надо что-то там вынести, скорее бы уж, ну сколько можно… Пора обедать, в конце концов. Один, как бы невзначай, с полным достоинством и не торопясь, сунул руку во внутренний карман превосходно сшитого темно-серого твидового пиджака, достал узкую, тускло блеснувшую фляжку, отвинтил крышечку и глотнул.

Потом ей было очень плохо. Она долго не могла выйти из ванной комнаты, а когда смогла, сразу поехала к Кэрол. Не только потому, что хотела предупредить. С Кэрол она как-то всегда успокаивалась. Но в этот раз ничего не вышло. Аде и правда стало полегче, – на какое-то время, пока они пили кофе и смеялись, – и двое в студии стали казаться двумя глупыми клоунами, незлобными и нестрашными. Она даже почти перестала думать про Данкрофта.

Но когда леди председатель, наконец, попрощалась со своей юной подругой и села в машину, тревога вернулась. Ада ехала в Бейзуотер, где Ройзбахи жили вдвоем, занимая четвертый этаж белоснежного, превосходно отреставрированного викторианского особняка. Директор «Вандер Банка» Самуэль Ройзбах был хорошим мужем. Ада ехала очень медленно, так медленно, насколько позволял поток, она физически чувствовала недовольство водителей сзади, кто-то гудел, обгоняя ее, – она не только не ускорялась, она мучительно боролась с желанием ползти как улитка, чтобы ехать бесконечно, бесконечно, бесконечно…

Чем ближе Ада подъезжала к дому, тем сильнее ее поглощало отвращение и ужас. Как будто сейчас она встретится лицом к лицу с одним из тех мужчин, которые разглядывали ее в зале заседаний Парламента.

Дэвид Барнет медленно шел от остановки вперед по улице. Автобус, светясь теплым желтым светом из окон, обогнал его и уехал в ночь, мелькая среди деревьев. Дэвид завернул направо и стал спускаться вглубь зеленого квартала к своему небольшому, но добротному, отлично спроектированному и отделанному двухэтажному особняку. За спиной горело зарево огней, а впереди была темнота, изредка прерываемая бледным светом фонаря, старые вязы и молодые липы по сторонам улицы. Небо по-прежнему затягивали облака, но дождь перестал – можно подумать, только он и держал всех в тонусе целый день, подстегивал, как мог, а теперь все, работе конец, и он ушел спать. На обочине блестели лужи, большие и маленькие, спокойные, как шотландские озера, то там, то тут вылезая на дорогу; Дэвид обходил их по краю, выписывая замысловатую кривую. Машин не было.