Наталья Антарес - Душа и тело

И всё, как бы там ни было, предлагая мне руку и сердце, Эберт рассуждал в правильном ключе – возможно, его ввели в заблуждение моя природная скромность и обманчивая кротость, и он остановил взгляд не на той кандидатуре, но двигался он в исключительно верном направлении. Наши женщины в подавляющем большинстве полностью соответствовали сформировавшемуся за рубежом образу – желание обрести «каменную стену», доминировало в них над личными амбициями, а тех, кто выпадал из привычной картины, неизбежно подвергали остракизму и обвешивали бесчисленными ярлыками. В нашей стране исторически было принято обвинять западную цивилизацию в насаждении порочных практик, и, если от классических постулатов «Домостроя» мы вроде бы немного отошли, в остальном все осталось по-прежнему. Женщина у нас считалась человеком только, так сказать, в комплекте с мужчиной, а в случае отсутствия мужа и детей она, несмотря на всю свою очевидную самодостаточность, автоматически превращалась либо в проститутку, либо в лесбиянку, либо в презренную неудачницу, катастрофически невостребованную на рынке потенциальных невест. Такую «недоженщину» постоянно осаждали сонмы доброжелателей, предпринимающие регулярные попытки с кем-нибудь познакомить «бедняжку», и если от коллег и знакомых обычно удавалось отбиться, то сдержать бешеный напор остро жаждущих устроить твою личную жизнь родственников можно было только радикальным способом – разорвав отношения или в лучшем случае минимально сократить общение. Впрочем, панацеей в равной степени не являлось ни демонстративное пренебрежение чужим мнением, ни финансовая независимость, ни даже отсылки к пережитой в прошлом драме, наложившей неизгладимый отпечаток на всю дальнейшую жизнь. В маниакальном стремлении любой ценой вылечить подобное подобным, тебя продолжали третировать все, кому не лень. Иногда доходило до какого-то непередаваемого абсурда: в «загнивающей» Европе за такого рода реплики можно было запросто угодить под суд, а у нас одинокая женщина не имела права даже на плохое настроение – каждый встречный и поперечный мнил себя доморощенным эскулапом и с похабным выражением на физиономии авторитетно ставил тебе универсальный диагноз под названием «недотрах». Тогда как в Европе женщины открыто бравировали своими достижениями и сами расставляли приоритеты, здесь за тебя все было решено уже с момента рождения. Я так явно не ощущала, насколько консервативно и заскорузло мышление окружающих меня людей лишь потому, что, выйдя замуж за Эберта и укатив в Германию, великолепно вписалась в господствующую концепцию, однако по возвращении, меня буквально с головой захлестнул шквал всеобщего недоумения. И я если понемногу научилась давать отпор чрезмерно любопытным согражданам, а родители после долгих споров все же безоговорочно приняли мое решение остаться на родине, то адаптироваться к местным особенностям гендерной политики оказалось делом не из легких.

Я приехала домой измученной и уставшей, мне предстояла длительная и сложная процедура смены гражданства, а впереди упорно не маячило даже слабого огонька. Наверное, поэтому меня потянуло на эксперименты с внешностью: я перекрасила волосы, сделала модную стрижку каскадом, начала пользоваться косметикой, сходила на маникюр, обновила гардероб, и из типичной домохозяйки превратилась в довольно эффектную девушку. Я пошла на эти перемены лишь для того, чтобы вытравить из себя фрау Штайнбах, но не учла побочного действия: свободная, привлекательная, по-своему неглупая, я стала объектом навязчивого внимания представителей противоположного пола. Нет, я не облачалась в дерзкие мини-юбки и провокационные декольте до пупа, я всего лишь позволила себе позаботиться о внешнем виде, но вместо ожидаемого поднятия самооценки меня вскоре охватило желание закутаться в хиджаб по примеру турчанок из Ор-Эркеншвика. Женщина не имела права быть красивой и ухоженной просто так, потому что она нравилась себе в зеркале и комфортно ощущала себя на каблуках –априори она могла преследовать только две цели: вызывать зависть у других женщин либо соблазнять мужчин.

Сражаться с ветряными мельницами было бесполезной тратой времени – на красноречивый ответ из серии «Я не дам тебе телефон, не пойду с тобой в ресторан, не лягу с тобой в постель и совсем высший пилотаж, не стану твоей женой» я получала преисполненный искреннего, неподдельного изумления взгляд и не менее фееричный по своему содержанию вопрос: «А для кого ты тогда наряжаешься?». Дальше начиналось самое интересное: стоило мне отказать очередному претенденту, как галантный поклонник на глазах трансформировался в отвратительного сплетника и с недюжинной фантазией изощрялся в сочинении грязных подробностей моей биографии. Таким образом, я узнала, что, оказывается, переспала с половиной Ор-Эркеншвика, что мой муж выставил меня из дома в одном нижнем белье, что я сама не ведала, от кого беременна, и тайно сделала криминальный аборт, после которого едва не угодила в полицию. Одним словом, подобное отношение не просто мешало мне учиться, работать и развиваться в профессиональной и личностной сферах, этот кошмар мешал мне нормально жить.

Вариантов у меня было не так уж и много: вернуться к привычному облику серой мыши, превратиться в злобную мегеру, отпугивающую мужчин одним лишь взглядом или поступить хитрее. На второй год пребывания на родине я поняла, что иногда приходится чем-то жертвовать, и нашла себе постоянного бойфренда. Принятое, скрепя сердце, решение стало моим спасением и проклятием одновременно. Сделка, заключенная с совестью, выбор меньшего из двух зол, взаимовыгодный договор о сотрудничестве- это было, что угодно, только не любовь, не влюбленность и даже не симпатия. До тех пор, пока мой маленький бизнес твердо не встанет на ноги, и я не обзаведусь личным автомобилем, пока у меня не появятся деньги, чтобы съехать от родителей и избавиться от периодически возобновляемых попыток мамы устроить мне романтическое свидание с отпрыском какой-нибудь «тёти Моти», мне была жизненно нужна ширма, прикрытие, фасад. Из этого лабиринта существовал единственный выход: ты отдаешь себя под защиту одному альфа-самцу, чтобы остальные самцы больше не смели к тебе сунуться. Наверное, в этом и состоял сакральный смысл замужества – женщина передает мужчине исключительные права на обладание своим телом, а тот взамен обязуется оберегать ее от чужих домогательств. Эберт слишком увлекся расширительным толкованием и с чего-то взял, что я заодно делегировала ему и право распоряжаться моей жизнью, но тут и я сама по неопытности допустила серьезный просчет. Дважды наступать на те же грабли я принципиально не собиралась, поэтому четко расставила границы наших отношений с Родионом и жестко пресекала их самовольное нарушение. Я в совершенстве освоила технику манипуляции мужским сознанием и не гнушалась ни психологических, ни сексуальных методов. Я выбирала себя бойфренда, как выбирают машину – оценивала по совокупности основополагающих критериев, тщательно соизмеряла достоинства и недостатки, сравнивала инвестиции и отдачу. Если бы мы жили в том мире, о котором рассказывал мне Йенс, я бы непременно оговорила с Родионом, что наши отношения – не более, чем сделка, однако, здесь было принято врать и я солгала. Солгала, что люблю этого человека, солгала, что в перспективе хочу связать с ним жизнь, солгала, что мечтаю жить вместе, но пока мы оба не имеем возможности… Ложь претила мне до боли, но я понимала, что иначе нельзя, что, хотя в моем сердце ни для кого нет места, я должна создать видимость нормальной жизни ради собственного будущего.