Мэри Расселл - Дети Бога

Рукуэи, чьи суровые фиолетовые глаза видели, как сорок восьмой Верховный Инброкара был разорван толпой, в чьем сознании навсегда запечатлелась картина горящего города и поля битвы, усеянного трупами джана'ата, черными от крови. Учителя, поэты, рассказчики; инженеры, географы, натуралисты. Философы и архивариусы; финансисты и юристы. Политики и музыканты; юные, зрелые, седые. Все остались гнить под дождем.

— Мой отец уважал тебя, — безжалостно сказал Рукуэи своей мачехе. — Будь достойна его, женщина. Вставай и живи.

Поэтому Суукмел поднялась на ноги и пошла на север, оставляя на камнях алые отпечатки — рядом со следами двенадцатилетнего мужчины.

Спустя много дней, после захода первого солнца, они увидели монстра. Он стоял на двух тощих ногах, был голым и безволосым, если не считать бороды, гривы и жалких клочков шерсти, растущих там и тут, а высоко над головой держал зонтик, сделанный из обтрепанной голубой ткани. Уже неспособные удивляться, беженцы даже при столь странном зрелище не издали ни звука. Монстр тоже молчал. Он просто стоял у них на пути.

Без предупреждения появился джана'ата. Тут многие руна стряхнули оцепенение и выступили вперед, заслоняя своих подопечных от незнакомца. Но увидев, что джана'ата безоружен, а за плечами у него маленький ребенок, в замешательстве посмотрели друг на друга, не понимая, кто тут опасен и кому можно доверять.

— Я Шетри Лаакс, — закричал мужчина. — Все вы здесь потому, что руна выбрали оберегать жизни джана'ата. Поэтому моя жена Ха'анала и я предлагаем вам кров и еду, пока вы не окрепнете достаточно, чтобы решить, как поступать дальше. Это мой шурин, Исаак. Как видите, он чужеземец, но он не опасен. Моя жена объяснит правила нашего поселения. Если вы захотите им следовать, то все вы, руна и джана'ата, можете остаться с нами, как это сделали другие.

Кто-то из кучки усталых, растерянных женщин выкрикнул с раздраженным недоверием:

— Твой шурин! Значит, ты женат на чужеземке?

Но прежде чем Шетри успел ответить, вперед вышел Рукуэи.

— Я вижу лицо труса, который живет, в то время как воины гниют, — выкрикнул он. — Я чую вонь того, кому подобает есть лишь навоз!

— У мертвецов плохой аппетит, — беззлобно ответил Шетри, вовсе не собираясь вступать в драку с измученным юнцом. Этот агрессивный ужас он видел в столь многих мальчиках, потрясенных смертями отцов, дядей, братьев и стыдящихся жить.

— Боюсь, мой господин, я не столь искусен и отважен, как погибшие, воины. Но я жил, не жертвуя никем, — сказал он, посмотрев на Таксаю и других руна, прежде чем вернуться взглядом к мальчику и добавить: — Даже собой. Если после того, как ты поешь и отдохнешь в моей резиденции, мое общество покажется тебе неприятным, ты сможешь избавить себя от такого неудобства, отправившись дальше.

Сбитый с толку этим мягким откликом, мальчик не нашелся, что сказать. К тому же, как заметил Шетри, он тоже покачивался от усталости, а его ступни были разбиты в кровь. Но предложить ему помощь было бы оскорблением, поэтому Шетри просто сказал:

— Позвольте мне показать дорогу.

И тут к нему подошла женщина средних лет, коснувшись ладонью его руки.

— Какое очаровательное дитя, — сказала она, вглядываясь в ребенка за спиной Шетри и стараясь, чтобы ее голос не дрожал. — Такие красивые глаза.

— Да, — безразличным тоном согласился Шетри, понимая, что она перебирает генеалогические варианты.

Придя к неизбежному заключению, женщина легонько вздохнула.

— Фамильная черта, переданная по материнской линии? — спросила она из-под своей роскошной вуали, ныне порванной и обтрепавшейся.

— Да, — подтвердил Шетри, приготовившись к нападкам, если не к оскорблениям.

Но женщина заговорила с мальчиком, бросившим Шетри вызов.

— Рукуэи, — произнесла она величаво, — волею богов ты пришел к… родичам. Жена этого человека тебе двоюродная сестра — по линии твоего отца.

Вновь повернувшись к Шетри Лааксу, она распрямилась.

— Я — Суукмел Чирот у Ваадаи. А это — мой приемный сын, Рукуэи Китери.

Явное удивление Шетри позволило ей на миг ощутить свое превосходство, но она была реалисткой.

— С вашей стороны было очень любезно нас пригласить. Мы у вас в долгу. Мой приемный сын и я… Нет, — поправилась она, протянув руку к Таксаю, — мы все с благодарностью принимаем ваше гостеприимство — на любых условиях, которые вы соблаговолите выставить.

— Не будет ни долга, моя госпожа, ни даже условий, — сказал Шетри, отрывая взгляд от мальчика, в котором он теперь узнал юную и мужскую версию своей жены. — Скорее соглашение — если вам будет угодно остаться с нами.

— Они поют? — спросил в этот момент Исаак безжизненным, лишенным интонаций голосом, так странно контрастирующим с безупречностью его пения.

Суукмел с беспокойством посмотрела на Шетри.

— Мой шурин любит музыку, — коротко пояснил Шетри, понимая, что для подробных разъяснений она слишком устала.

Но Суукмел Исааку ответила.

— Рукуэи знает много песен. У него задатки поэта, — сообщила она и добавила, щадя самолюбие мальчика: — А также воина.

— Он останется, — сказал Исаак, ни на кого не глядя.

Долина Н'Джарр

2072, земное время

Не трусость и не слабость подорвали яростную решимость Рукуэи вернуться на юг и сражаться. Причина была в не имевшем ответа вопросе, который он слышал в ироничном голосе своего мертвого отца: «И кого ты вызовешь на бой? Какое-нибудь рунское стадо?»

Будь у его матери первый ранг или хотя бы второй, Рукуэи сейчас именовался бы Предполагаемым Верховным; но у нее был лишь третий. Имеет ли право сын наложницы сражаться в качестве чемпиона своего народа? Не существовало ни сводных братьев, превосходивших его по рангу и готовых принять наследство, ни какого-либо дяди, который мог служить регентом, пока Рукуэи натаскивали бы, если по закону наследство отошло бы ему. Кто же тогда Верховный? — спрашивал себя Рукуэи, больше не видя вокруг ни измученных женщин и детей, ни незнакомца с младенцем, ни этого странного чужеземца, ни разъеденных ветром холмов, ни узких ущелий, проступивших невдалеке, пока беженцы следовали за Шетри Лааксом через лабиринт оврагов.

«Черные камни, белые кости — цвета покинули этот мир», — думал Рукуэи, в позднем свете второго заката не замечая охры, кобальта и нефрита, видневшихся на изломах пластов. «Ушли танец, красота, закон, музыка», — думал он. Остались дым и голод.

Превозмогая усталость, Рукуэи нашел лишь одну определенность, за которую можно ухватиться. Он был теперь старшим мужчиной своего клана, и на нем лежала ответственность за решение. Суукмел, остальные женщины, дети не могли идти дальше. «Мы останемся с этими людьми, пока госпожа Суукмел не восстановит силы», — решил он, когда его маленький отряд продирался сквозь последний ча'ар к лагерю чужаков.