Юрий Леляков - На пороге Галактики

Сознание явилось не сразу. Вначале сознания не было.

Вначале были образы без мыслей, эмоции без чётких форм. Страшные, ужасающие неизъяснимой жутью…

Была колоссальная, непредставимо огромных размеров, вихревая воронка — в бешеном кружении не то что материи, а как бы даже и самого пространства она влекла вещество целого мира в огромной, неизмеримой бесконечной пустоте по всё скручивающейся спирали. И казалось, этому кружению не было начала и никогда не будет конца. Оно просто было, просто длилось — вечное, не знающее пределов…

Но где-то там — внизу или в центре (чего?) — была и иная сила. И спустя времена, о которых неведомо, сколь велики они в вечности, это казавшееся нескончаемым кружение замедлилось и остановилось.

И спустя еще никем и никак не измеренные времена — вновь было движение. Но уже — по бесконечной, нигде не сворачивающей, и как бы ниоткуда никуда не ведущей прямой. Движение не в чём-то, не относительно чего-то — а просто движение, ни в чём и никуда…

Или не совсем так… Ведь вокруг (чего?) всё же было безмерное сумрачное пространство — казалось, до самых теряющихся где-то в неведомых далях пределов (если эти пределы у него были) полное угрозой разрушения, гибели всего, что бы ни оказалось в нём. Будто — само какое-то первичное, инфернальное зло обитало здесь…

Но потом была ещё какая-то граница — и она была пройдена. Но — что от чего отделяла эта граница? Мир настоящих, зримых образов — от мира без форм и теней?

И где-то там снова было огромное пространство — но в том, другом пространстве по другую сторону границы уже была твердь (или то, что выглядело как твердь) с местами тускло-оранжево светящейся каменистой поверхностью и огромным непроглядным небом над ней, на котором не было ни облаков, ни звёзд — лишь ровный глубокий, неопредёленно тёмного цвета, фон бездны и бесконечности.

И снова было движение — уже через это пространство, которому, казалось, тоже (и пространству, и движению) не было ни начала, ни конца. Поверхность медленно плыла внизу — то ли вдалеке, то ли рядом, ведь сравнить было не с чем — одни её детали сменялись другими, и это будто тянулось из вечности в вечность — без конца, без цели, без смысла…

И однако, какое-то сознание всё же было здесь. И — был поиск каких-то смыслов, ответов на что-то. Поиск — начало которого также казалось теряющимся в непроглядной дали времён, когда ещё лишь отдельные первичные элементы Мироздания искали путей соединиться по своему сродству во что-то сложное, стать недостающими частями каких-то будущих образов, смыслов, идей, намерений, целей — и было лишь ощущение (у кого?), что о том, к чему всё это направлено, о неком едином общем смысле, знает лишь какое-то огромное, непредставимо великое, безличное Нечто…

Но нет — теперь это был поиск смыслов уже не безличными сущностями. И даже — не кем-то одним. Тут явно присутствовало иное сознание. И — был диалог между ними, совместный поиск чего-то…

…Или — опять же нет. Ведь не было и чувства диалога (у кого не было?). Ответы просто шли сами собой как бы из глубины… сознания того, второго? Но ведь сознание — иллюзия…

… «Ты помнишь, кто ты?»

«Нет… Никого нет… Не о ком спрашивать. Существует лишь Единый, все прочие суть иллюзия…»

«Но есть ли у тебя чувство, что ты существуешь? Ощущение самого себя?»

«Такое чувство ложно. Всякое сознание — иллюзия. Всякая личность — иллюзия. Всякий, кому кажется, что он ощущает себя — иллюзия…»

«А есть ли у тебя цель? И какова она?»

«Цели нет. Возможна лишь цель Единого. Бессмыслен вопрос о целях тех, кто сами суть иллюзия…»

«Была ли у тебя цель прежде?»

«Была, когда я ещё не знал, что ни в чём нет смысла…»

«И какова была твоя цель прежде? Чего ты хотел, к чему стремился, чего искал?»

«Мудрости. Совершенства…» — будто ещё какой-то след новых, нарождающихся, пока неотчётливых смыслов едва всколыхнул то нечто (или всё-таки то сознание?), из глубин которого шли ответы.

«Для одного себя?»

«Нет… Для мира… Совершенства, которое сделало бы лучше сам этот мир и жизнь в нём…»

«И чего ты хочешь теперь?»

«Я не знаю, чего я должен хотеть. Прежде я полагал, что знаю, в чём благо этого мира — но теперь понял: я не могу знать этого.»

«И что ты обрёл взамен утраченного?»

«Ничего. Пустоту…»

«И ты удовлетворён этим? Или всё-таки хочешь иного?»

«Не знаю… Есть лишь пустота, всё прочее — иллюзия. И я не знаю, чего вообще можно хотеть — и чего должен хотеть именно я…»

«А сам ты не знаешь, чего хочешь? И больше у тебя нет никаких желаний, никакой программы, никакого пути?»

«Я знаю, что должен хотеть избавления… Освобождения… Восхождения… — всплыла уже откуда-то новая мысль вопреки той, прежней. — Но я не знаю — освобождения от чего? Или восхождения к чему?»

«Но освобождения от чего хотел бы ты сам?»

«Не знаю… Я должен освободиться от чего-то на пути восхождения, но не понимаю — от чего. Я должен сбросить тяжесть какого-то несовершенства, но не понимаю — в чём оно…»

«Но что мешает тебе быть совершенным? Как ты сам чувствуешь это?»

«Не знаю… Не могу понять, что во мне есть такого, от чего надо освободиться…»

«То есть сам ты не ощущаешь такой потребности — в освобождении от чего-то? Ты просто полагаешь, что в тебе есть нечто несовершенное — но не хочешь избавиться от чего-то конкретно? Но тогда скажи: а что ты хотел бы обрести на этом пути восхождения?»

«Я не знаю, к обретению чего мне следует стремиться. Я знаю только, что я должен войти в высшее состояние сознания, ведь пока я нахожусь в низшем. Вот всё, что я об этом знаю.»

«И как ты представляешь себе это высшее состояние?»

«Не знаю. Пока не знаю. Ведь надо войти в него, чтобы представить его себе.»

«То есть ты стремишься к тому, чего сам не представляешь? И это не кажется тебе странным? И ты не боишься утратить что-то важное, без чего ты сам себя просто не мыслишь — и не обрести взамен ничего хотя бы равноценного, не говоря уж о высшем?»

«Не знаю. Я не могу понять, что я должен утратить, чтобы что обрести.»

«Но тогда, возможно — несовершенство, к избавлению от которого ты стремишься, заключено не в тебе, а вне тебя? И это — как раз то самое, что не удовлетворяло тебя в этом мире?»

«Я не знаю, что в этом мире должно не удовлетворять меня. Прежде я полагал, что знаю это, и я хотел внести в этот мир большее совершенство, но теперь понял: так я мог лишь внести в этот мир большее зло. А всё — потому, что я думал, будто он единственно существующий, и мне не остаётся ничего другого, как только пытаться усовершенствовать его. Но теперь я знаю, что он — лишь один из многих, и притом — низший…»