Александр Звягинцев - Ярмарка безумия

- Господи, да нет его уже, я же вам сказала! Какая вы, Нюра!

Следом за ней показалась Нюра все с тем же непреклонным лицом.

- Виктория Алексеевна, а не хотите ко мне, давайте его в школе поставим! - непреклонно говорила она в спину Виктории Алексеевны. - Я же вам уже говорила вчера про это. А сегодня утром я как раз директора встретила, опять ему предложила, так он говорит, что не против…

Виктория Алексеевна без сил опустилась на стул и обхватила голову руками.

- Нет, я с ней с ума сойду! - жалобно сказала она. - Скажи ей, Артем!

- Что в школе поставим, Нюра? - спросила Гланька, которую, похоже, одну распирало желание действовать и принимать решения.

- Да статую ту самую! Николая Николаевича которая…

- Вот, блин, идея! - закатилась Гланька. - Жизнь после смерти! Мысль грандиозная. Да только нет никакой статуи больше, Нюра! Кончилась, растворилась, исчезла! Вот она была и нету!

- Как это растворилась? - не поверила Нюра. - Как это она могла раствориться? Ты что говоришь-то? Вам не нужна, другим пригодится!

В ее угрюмой настойчивости было что-то пугающее. Как будто она имела какое-то неоспоримое право требовать отчета и объяснений от всех.

Тут не выдержал, взвился молчавший доселе Артем:

- Нюра, ну чего ты нас достаешь? Тебе же сказали - нет ее! Закопали, понимаешь? Закопали! Похоронили со всеми почестями на веки вечные!

Нюра какое-то время обдумывала услышанное.

- Ну, это вы зря, - наконец постановила она. - Ни себе, ни людям. Как будто вы одни… Нехорошо так. И где закопали-то?

- На участке, - махнул рукой куда-то в сторону Артем. - Чтобы никто не нашел.

- Нехорошо это, безжалостно, - ни к кому не обращаясь, сказала Нюра. - Не надо было с ним так.

Отвечать ей никто не стал. Даже Гланьке этот спектакль уже не доставлял никакого удовольствия.

Тут, к счастью, пришла машина, и началась кутерьма с погрузкой.

Когда уже выехали за ворота, Ледникову, сидевшему в кузове, вдруг показалось, что за домом, как раз там, где он закопал бюст судьи Востросаблина, кто-то стоит. Рассмотреть было трудно, но он почему-то решил, что это Нюра с лопатой в руках. Она словно собиралась выкапывать что-то. Но машина набрала ход, и рассмотреть, кто этот копальщик на самом деле, было уже нельзя.

[11]

- Сережа, morituri te salutant!

- Аллах акбар! Куда пропал?

- Да так, суета сует и прочая… Ты-то как?

- Нормально, вчера представили на капитана. И новую должность получил. Я теперь начальник, гражданин Ледников, прошу проникнуться и соответствовать!

- Поздравляю. Быть тебе генералом. Представляешь, что будет, когда твоя Светка станет генеральшей?

- Не надо о грустном. С ней и так уже сладу нет, задолбала… Если станет генеральшей, мне вообще кранты!

- Сережа, у меня к тебе дело. Оперативного свойства.

- Во как! Что-то серьезное? Может, прислать ОМОН?

- Да нет, пока рановато. Дело в общем пустяковое. Один мой знакомый завтра встретится с непонятным человечком и передаст ему небольшой пакет. Мне надо, чтобы за человечком проследили, зафиксировали его, а потом проводили до дома.

- Пальбы не намечается? - рассеянно поинтересовался Сережа.

- Нет, все должно быть интеллигентно. Ты же знаешь, я тебя в сомнительные дела не втягиваю. Сам справляюсь. Сережа, мне нужна только информация по этому человечку. Но вся! Кто, что, когда, зачем…

- Понятно. Ну и?

В разговоре с Сережей Прядко всегда наступал этот трогательный момент, когда Сережа, не таясь, спрашивал, чем это может грозить ему в смысле служебного роста. Нет, Сережа вовсе не был жлобом, просто в нем жила милая хохляцкая страсть к лычкам, звездочкам и должностям, и потому он сразу хотел знать, чем рискует и что ему это даст?

- Сережа, у меня есть подозрение, что с этим человеком связано одно очень громкое дело. А может быть, и не одно… Они дорогого стоят, если мы их раскрутим.

- А твой интерес в чем?

- Там замешаны близкие мне люди… Нет, они сами ничего не совершали, просто я боюсь, что они могут попасть под раздачу… А я не хочу, чтобы с ними что-то случилось.

- Что, этот чувачок, за которым надо присмотреть, такой опасный?

- Сережа, я пока не знаю. Честно. Он вдруг возник ниоткуда, непонятно, чего хочет… Пока я просто хочу разобраться. Может, он выведет нас на кого-то еще. Вот пока все.

- Ага, все, - хохотнул Сережа. - А то я тебя не знаю. О самом главном ни слова. Что за дела-то, Ледников? Все темнишь?

- Сережа, нам не нужен шум. Пока. Потом посмотрим… Еще неизвестно, что ты скажешь, когда просветишь человека.

- В смысле?

- А ну как испугаешься?

Сережа помолчал, потом с сердечным упреком спросил:

- На слабо берешь, начальник?

И уже по-деловому закончил разговор:

- Если ты хочешь меня завести, то зря стараешься. Раз я обещал - сделаю в лучшем виде. А что дальше - потом думать будем. Вместе.

Что ж, Сережа - правильный пацан. А правильный пацан раз сказал, то сделает. Ибо так он понимает жизнь. В общем, на сей счет Ледников мог быть спокоен. Но только на сей.

Потому что после незабываемого переезда семейства Востросаблиных с дачи ему казалось, что он попал в историю, подлинный смысл и развязка которой ему совершенно неизвестны. Ощущение присутствия «посторонней силы» в сюжете, куда его втянула Гланька, было все сильнее. А вот конкретные доказательства этого наличия в его умственных построениях блистательно отсутствовали.

Уже на следующий день после переезда Гланька предложила начать работу над сценарием. Пока без контракта. Если бы Гланька не была так молода, можно было бы предположить, что она прошла недурную комсомольскую школу. Потому что в делах она обнаружила тот стиль, который Ледников хорошо знал по бывшим «комсомолистам» самого разного ранга. Давай-давай, что ты тянешь, поехали, не запрягая! Сделай, а там посмотрим, что получается!.. Когда же Ледников сказал, что сначала не мешало бы понять, что же в этом деле скрывается, и для этого надо провести, так сказать, кое-какие «следственные действия», Гланька сразу соскучилась и капризно спросила: неужели из записей деда это не ясно? Пришлось растолковывать, что ее многоуважаемый дедушка ничего в своих записях по-настоящему не раскрыл, а для настоящего выяснения истины, которое, кстати, вовсе не гарантировано, еще придется пахать и пахать.

Было еще одно обстоятельство, о котором Ледников решил пока ничего не говорить. У него возникли неясные, интуитивные подозрения, что дело Ампилоговых еще не закончилось окончательно, оно живет и способно преподнести весьма увесистые сюрпризы. Мало того, он вдруг стал подозревать, что судья Востросаблин был не только его посторонним наблюдателем и комментатором, но и в каком-то смысле стал действующим лицом…