Дмитрий Лычковский - Когда был Ленин мумией

Ленин даже стал обдумывать, а не объявить ли ему Сталину товарищеский бойкот.

Сталина приехали брать ночью. Увлеченные традиционной перебранкой, вожди не услышали, как открылась дальняя, не парадная дверь Траурного зала, и озадаченно замолчали только когда среди мраморных стен раздались хриплые матюги. Это кто-то из вошедших споткнулся на лестнице.

— Кто посмэл? — загремел Коба. — Где комендант Кремля?!

— Да, товарищи, извольте-ка объяснить! — поддакнул Ильич, тоже совершенно забывшись.

На шум прибежал заспанный и всклокоченный дежурный лаборант в криво застегнутом наспех белом халате и тут же исчез куда-то звонить. Вооруженные люди в кожанках вольно побродили по залу, бесцеремонно поглазели на Ильича, затем сгрудились вокруг сталинского саркофага.

— Коба, — позвал Ильич. — Что ты молчишь? Не падай духом, товарищ! Я думаю, тут какое-то недоразумение.

— Нэт, — донеслось из соседнего гроба. — Все намного сэрьезней. Попомни мое слово, Володя, налицо заговор и государственная измэна.

Люди в кожанках начали открывать саркофаг. Сталин опять замолчал.

В зале появлялись все новые и новые лица. Явился перепуганный комендант мавзолея. Один из тех, что в кожанке, сунул ему бумагу и объявил:

— Постановлением ХХII съезда КПСС от 30 октября 1961 года дальнейшее хранение саркофага с телом Сталина признано нецелесообразным, так как серьезные нарушения ленинских заветов, злоупотребления властью, массовые репрессии против честных советских людей и другие действия в период культа личности делают невозможным оставление гроба с его телом в Мавзолее имени Ленина. Поэтому тело Сталина мы у вас изымаем. Распишитесь здесь и здесь.

— Да-да, — лепетал комендант. — Нас предупреждали.

— Коба! — опять позвал ошеломленный Ильич.

Сталин не отзывался. Ильич изо всех сил вытягивал шею, пытаясь разглядеть, что происходит возле его саркофага, но видел только склоненные спины.

— А что, пуговицы на мундире и вправду золотые? — свистящим шепотом спросила одна кожаная спина у другой.

— Ну!

— Дык надо их срезать! Зачем они ему в могиле?

Ильич, свидетель готовящегося мародерства, скосил глаза в сторону коменданта и главного в кожанке, ломая голову, как дать им знак, что готовится самоуправство. Главный словно услышал немой призыв. Он сунул бумаги в папку, приблизился к сталинскому саркофагу и сурово спросил подопечных:

— Пуговицы сосчитали?

— Так точно, товарищ генерал-майор! Пять крупных и три мелких.

— Срезать!

— Есть!

Ильича затрясло от негодования. Тем временем в Траурный зал, горланя «кто здесь будет товарищ Захаров?» вломились несколько человек в измазанных рабочих спецовках. Главный в кожанке устремил на них холодный взгляд.

— СУ-63 из Главмосстроя, — сказал один из рабочих, ничуть не робея. — Дно и стены могилы мы бетоном, стало быть, залили. Как заказывали. Машину с бетономешалкой можно отпускать? А то у нас другой объект в простое…

— Машину не отпускать. — отрывисто скомандовал генерал. — Гроб землей засыпать не будем. Бетоном зальем.

И спрятал в карман носовой платок, куда завернул пуговицы со сталинского мундира. Сбоку от Ильича послышалось кряхтение: рабочие поднимали сталинский гроб. Ильич зажмурился, чтобы не видеть этого тягостного зрелища.

— А тело товарища Ленина?.. — раздался совсем поблизости угодливый голос коменданта.

— Остается на вашем балансе! — строго сказал человек в кожанке.

Ильич приоткрыл веки и увидел только спины, уносящие Кобу. То ли из гордости, то ли от шока Сталин так и не сказал последнего «прощай».

Никогда Ленин не ощущал себя таким одиноким, как в эту ночь. Чувства его были в полнейшем смятении. Он то злорадствовал, вспоминая сталинские подначки, то сочувствовал былому соратнику, оживляя в памяти все, что им вместе когда-то пришлось пережить. Как теперь коротать тягучие предрассветные часы? Ильич со стыдом вспомнил, как в позапрошлую ночь, победив Сталина в дискуссии, дразнил его скверным стишком «Коба, Коба, встань из гроба!». Мысли его метались и комкались. Эх, с каким бы удовольствием он сейчас поработал с имеющимися документами, детально изучил постановление, где сказано про «серьезные нарушения ленинских заветов».

Наутро мавзолей был закрыт. Несколько дней, пока в Траурном зале устраняли все следы пребывания второго саркофага, посетителей не пускали. Когда же двери, наконец, распахнулись и внутрь ввалилась возбужденная толпа, Ленин с обидой понял, что они не на него пришли поглядеть, а на пустое место, оставшееся от Сталина. Реплики гомонящей реки дышали новыми веяниями:

«…а мы на Рязанщине и не знали, что деньги уже новые…»

«…и в честь этих двух космических сучек сестра назвала дочек Белка и Стрелка…»

«…отправляю посылку в Сталинград, а говорят — нету больше такого города…»

Опять потянулись пустые, ничем не заполненные годы. Правда, больше Ильич в депрессию себе впадать не позволял. Вспомнив опыт царской тюрьмы, по утрам непременно делал гимнастику. Конечно, наклоны и приседания были невозможны, но зато он вращал глазами под веками, тренировал задержку дыхания, задавал сам себе математические задачки, чтобы активизировать мозг.

В лаборатории менялось руководство, однако приемы, которыми поддерживалось тело Ильича, оставались неизменными. Ему, бывшему бунтарю, это даже нравилось: с возрастом начинаешь ценить свои привычки.

А вот чужие традиции его безмерно раздражали. Например, у каждого нового Генерального секретаря объявилась мода: при вхождении в должность трижды незаметно стучать о ленинский саркофаг ногой. Ильич досадовал, что не может при этом громко сказать «Войдите!» и внести некоторое разнообразие в скучный официоз мавзолейных мероприятий.

Осенью 1973 года Ленин со стыдом понял, что зря подозревал Кобу в провокациях покушение повторилось. Дело было 1 сентября, что было ясно даже без календаря — большую часть посетителей мавзолея составляли нарядно одетые школьники и учителя с букетами лохматых астр. Охрана расслабленно зевала по сторонам — и вовсе не обратила внимания на человека с пухлым портфелем в руках. А вот скучающий Ильич сразу насторожился, увидев, как бегают его глаза, как блестят от пота крупный нос и широкий лоб под низко надвинутой шляпой. Но что он мог сделать?

Поравнявшись с саркофагом, человек сунул руку в портфель и, видимо, на что-то нажал или соединил. Раздался страшнейшей силы взрыв. Людскую реку возле Ильича приподняло в воздух и разметало по залу. Крики и стоны поднимались к потолку, эхом отражались от гранитных стен. Обезумевшие от ужаса посетители топтали тела упавших и погибших. Ворвавшаяся милиция передавила для порядка еще немного народу, прежде чем рассортировала всех на живых и мертвых, на здоровых и раненых, на свидетелей и посторонних.