СССР 2061 - СССР-2061. Том 9

Мне даже и оглядываться не надо, я и так знаю, что динозавтр пришел. Он все время приходит, когда я в оранжерее работаю. Может случайно, конечно, но мне кажется, что он знает, где я и что со мной.

Дядя Андрей говорит, что на самом деле сделать динозавтра папа мог еще года три назад, на Земле. Но там было что-то связанное с карантином, с какими-то правилами, нужна была какая-то «чистая зона» – дядя Андрей хоть и старается говорить не слишком умными словами, но я все равно не всегда понимаю, о чем он. А он говорит, что дело не в словах – просто я с этим еще не столкнулась. Как-то я спросила – ведь когда сталкиваешься, это же неприятно, даже больно бывает. Дядя Андрей подумал и сказал, что это зависит, насколько ты внимателен, когда сталкиваешься. А я ответила, что если внимательный, то и не столкнешься. Бум!

Динозавтр снова ткнулся мордой в стекло. На самом деле это не стекло, это какое-то поли. поли. не помню, в общем. Но все тут называют это «стеклом». Дядя Андрей говорит, что это «поли» невозможно разбить, а если на него сильно-сильно надавить или резко ударить – то оно прогнется, как плотная резина и все. Его можно только лопнуть – но не будет осколков, и дырку от лопанья можно будет залепить или стянуть края вместе. Я видела, как такое делают. Не знаю из-за чего, скорее всего, просто что-то не рассчитали, а может это… как называет это дядя Андрей… а, «брак»… такое странное слово… брак, крак, кряк. крякающее, как утки в Царицынском парке. Кряк-бряк-брак… У взрослых такие странные слова иногда. Их никак не запомнишь.

Глаза у динозавтра очень грустные. Не знаю, не могу сказать, какие они всегда – но когда он смотрит на меня, то они очень грустные. Дядя Андрей говорит, что это потому, что динозавтр плото…плото…плотоядное, ну а я тоже состою из мяса. Правда, я ему ответила, что откуда динозавтр знает, что я из мяса, он же никогда людей не видел. А дядя Андрей сказал, что в то время, когда жили такие как он, все, кто двигались, состояли из мяса.

Я спросила – а как же роботы. А дядя Андрей сказал, что роботов тогда еще не было. Да и сто лет назад их не было. Правда, потом он задумался, что-то посчитал на пальцах, пробормотал про авто. авта…автомолибы…мобили. А потому махнул рукой и сказал, что неважно, но роботов и прочего в те времена точно не было. Аб-со-лют-но точно. Вот.

Папа и дядя Андрей говорят, что это динозавр, и его зовут Тираннозавр Рекс. Но мне это имя не нравится. Ну какой он Рекс? Рексами зовут собак. У Наташки есть пес Рекс. Он лохматый и большой. А тут еще больше – и лысый.

Он Динозавтр. Потому что мне все время говорят, что меня пустят к нему завтра. А таких завтра было уже много-много. И думаю, что еще так же много-много будет. Наверное, папа боится, что динозавтр меня съест. Странно. А я вот не боюсь.

Передние лапы у динозавтра совсем маленькие. Нет, конечно, больше чем мои руки – но для такого большого животного они тоже должны быть большими. И пальцев на них всего два. Динозавр никогда не сможет рисовать или писать карандашом. Правда, дядя Андрей говорит, что он никогда бы и не научился. А я не верю – ведь если даже знаменитый дельфин Вольдемар умеет рисовать, а у него лап вообще нет, неужели динозавтр не сможет?

Я как раз смотрела про Вольдемара передачу, когда мама рассказала мне, что папа хочет меня на Марс взять.

— Сашка, — мама тогда присела на корточки и внимательно посмотрела на меня. Наверное, она хотела посмотреть мне в глаза – но у нее это не получалось и поэтому она смотрела поочередно то в один мой глаз, то в другой. У меня тоже не получается, наверное, у нас с мамой просто глаза маленькие и непривычные к этому.

А вот у Жорпетровича получается. Он может смотреть в глаза долго-долго, иногда даже не мигает и кажется, что заснул. Дядя Андрей говорит, что это потому, что Жорпетрович военный. Причем не солдат, а офицер и большой офицер. Я даже видела у него в комнате мундир с медалями.

— Жорпетрович, — спросила я тогда. — А как вы эти медали получили? Жорпетрович посмотрел на меня долго-долго и сказал:

— Так же, как получают все медали. За работу.

— За какую? — спросила я.

Он подумал, потер рукой щеку там, где у него большой-большой шрам и ответил:

— За хорошую.

— А вот эта медаль за какую из работ? — ткнула я пальцем в самую большую, звезду со множеством лучиков и портретом какого-то дяди в середине.

Жорпетрович улыбнулся. Когда он улыбается, шрам становится похож на молнию, как у мальчика в старой детской книжке, все время забываю ее название. Только он не на лбу, а на щеке. Я как-то спросила у Жорпетровича, читал ли он ту книжку про мальчика. А Жорпетрович хитро прищурился и сказал, что он и есть тот мальчик. А шрам просто переполз. Обманывал, конечно – но я сделала вид, что поверила. Взрослым очень нравится, когда делаешь вид, что веришь им.

— Это, Сашк, не медаль, а орден, — сказал он.

— А за какую работу?

— Ой, Сашк… пусть такой работы ни у кого больше не будет… - вдруг почему-то грустно ответил он.

Не понимаю взрослых. Разве это плохая работа, за которую медали дают? Вот у мамы есть три медали за картины. Я, правда, не понимаю, почему именно за эти – ведь у мамы много-много таких же, с деревьями и озером, но наверное, тем, кто дает медали, лучше знать. Я бы тоже хотела иметь медаль. Они красивые и звенят, когда их мелко-мелко трясешь. Бум!

Динозавтр снова тыкается, совсем рядом с моей головой. Глупый. Знает ведь, что не получится пробить – вот и бьет не сильно. А поговорить с ним не получается – не слышно ничего.

А потом дядя Андрей сказал, что Жорпетрович военный, за это у него и медали все. А я спросила у дядя Андрея, а разве на Марсе война, что Жорпетрович тут работает. А дядя Андрей ответил, что нет – но Жорпетрович умеет людей организовывовывать. И поэтому он здесь. Вот. Интересно.

Ну так вот, про маму-то я вам так и не рассказала. У меня всегда так – начну про одно, а потом как-то перескакиваю на другое, потом еще на другое, потом еще и еще… а потом и вообще забываю, о чем говорила. Папа говорит, что мне в школе будет сложно, потому что там надо будет рассказывать о чем-то одном.

Ну и ладно, в школе и научусь. Ведь для чего же еще нужна школа как не для того, чтобы учить.

Значит, присела мама на корточки, попыталась посмотреть мне в глаза и сказала:

— Сашка… Не буду говорить, что ты уже взрослая. Потому что это не так. Не буду говорить и что ты еще ребенок – потому что тебе это не понравится…

Да нет, почему же. Это зависит от того, как говорят, что я ребенок. Когда это говорят, вроде «нуууу….ты же еще ребенок, ничего не понимаешь, ничего не можешь, не умеешь» – конечно, мне это не нравится. А кому это понравится? Вот скажи им «нуууу…вы же уже взрослые, о чем с вами говорить, вы ничего не понимаете, забыли и разучились» – ведь им же тоже не понравится. Взрослые очень любят сказку о мальчике… я плохо запоминаю названия книжек и имена героев – много очень читаю, по три-четыре за день, из головы сразу вылетает… про мальчика, который умел летать и никогда не взрослел. Наверное, они все завидуют этому мальчику. А вот всем моим друзьям эта книжка не понравилась. Точнее, она была все равно. Может потому, что мы еще не взрослые.