Федор Березин - Голован

— Говорить-то он мог, только боялся, — поясняет Шоймар. — Выяснилось, что он достаточно хорошо знает язык речного народа. А они — беспечные олухи — принимали его, видимо, за почти покойника или, там, бифштекс (помните, как они хотели выменять у нас парализованных?), а потому не стеснялись при нем совещаться. Может, вы расскажете, Дьюка?

— Да, продолжайте, профессор, — отмахивается Ирнац. — Вы так ладно складываете фразы, я просто наслаждаюсь. А я лучше покурю.

— Так вот, этот выздоровевший поведал кое-что нашему проводнику, — Шоймар кивает на Дьюка Ирнаца. — Оказывается… Ну, тут, конечно, понятно, что мы вынуждены или верить этому выздоровевшему марайя, или не верить, и уже из этого исходить. Остается некий люфт в принятии решений…

— Только в дебри свои наукообразные, в теории игр всяческие и вероятности не уходите, пожалуйста, — вставляет Ирнац между затяжками.

Шоймар кивает:

— В общем, есть такое подозрение, что эти ку-пу-пу предоставили нам плоты, гребцов-проводников и все прочее не для того, чтобы как-то заработать или, тем более, не от широты душевной. Тут, в Топожвари-Мэш, пожалуй, не слишком-то до той широты. В общем, по их верованиям, считается, что люди типа нас — цивилизованные — приносят несчастья. Потому нужно от них избавляться любым способом. Вот они и решили отослать нас куда подальше. Ни дороги на север, к забытым городам, ни чего такого они вообще не знают. Они просто отправили нас к массаракш знает куда — искать Край Сферы Мира.

— Подождите, Жуж! Тут неувязочка. А как же сами проводники, они же…

— Они принесены в жертву, Дар. Просто плата за то, чтобы избавиться от нас. Так же, как и выполненная из-за нас жутко большая по здешним меркам работа. Я о рубке деревьев и плетении плотов.

— Я понял.

— Короче, все идет к тому, что ни к чему хорошему мы по этим притокам не приплывем. Только окончательно запутаемся. Надо идти пешком, по прямой, по компасу. Как думаете, народ готов?

— Ну, в большей мере, чем ранее. Тем более, двое укушенных хоботком сами на ногах. Высвободилось несколько тех, кто нес их носилки, и они сами.

— Короче, пристанем к более-менее понравившемуся берегу и двинем далее, — подвел итог Жуж Шоймар.

— А что будет с аборигенами? — спрашиваю я, подразумевая конечно же ку-пу-пу.

— Бритвой по горлу и в колодец, — хохочет наш проводник, снова берясь за весла. Но это он так шутил.

— Можно прихватить их в качестве носильщиков, — в раздумчивости высказал мысль гвардии ротмистр. — Плыть с ними бесполезно. Даже под дулом они все равно не найдут нужный приток. Понятия не имеют, куда плывут.

— Угу, — я киваю. Не скрою, мне очень даже не по себе.

— Вы уж только язык-то за зубами держите, доктор. А то после того, как отведали с ними пиранью и паучка, так сдружились, — снова подкалывает Дьюка.

Он прав, причем в очень большой мере.

Может, река потому и называется Иррациональной, что на ней творится всяка… иррациональщина? Течения эти ее меняющиеся. То есть, сегодня туда течет, а завтра в обратку. Даже мы что-то похожее наблюдали, хотя полной уверенности нет. Эти ее неожиданные изменения русла. Причем не только просто разливы, а именно образование нового глубокого русла. Все опять же по слухам, ибо как в реальности такое может случиться? Хотя, почему же только по слухам? Вчера чуть ли не час колупались, преодолевая гигантский овраг. Глубина — более двадцати метров. Очень смахивает на высохшее речное русло. Причем местами там стоят лужи, и создается ощущение, что большая вода покинула это место совсем недавно. А покуда мы на плотах этих бальсовых плыли, несколько раз попадали в речные развилки. И хоть наш штатный топограф Хеди Иль и отмечал все нюансы, похоже, мы все равно запутались. В том плане, где мы входили в какие-то притоки, а где просто огибали острова на этих же реках. Развилки Иррациональной — это настоящий лабиринт. Может, и стоило наконец-то прекратить эту игру и выйти из нее вон. Но вот ныне меня лично, например, терзают сомнения. Потому как и по суше-то нормально в этой пойме не попутешествуешь. Уже дважды пришлось надувать лодки и переправляться через водные преграды. Кто теперь знает, может, от них до того места, где мы бросили плоты, по воде рукой подать? Переться пешком, со всеми прелестями навьюченного на спину скарба, гораздо тяжелее, чем плыть. Правда, что в сей мысли нового и оригинального?

А вот поначалу наличествовал даже некий душевный подъем. Особенно у собачек. Они уже в первые сутки плаванья отоспались, и процесс подвижки по воде им жутко поднадоел. Им бы побегать, порезвиться, а на плотиках это совершенно негде. Ну и лаять на крокодилов охрипли уж, да им сильно-то разгуляться и не давали. «Демаскируют нас лаем», — высказался Маргит Йо. Можно подумать, у нас тут боевая операция и мы следуем в тыл врага. Всякая лесная и прибрежная живность нас и так за километр чует. Это мы ее — ни фига, а у дикой природы ушки-то на макушке.

В общем, когда тюки на плечи по-новой повесили и от берега с крокодильчиками отошли, народец наш взбодрился. Правда, ненадолго все ж. Как ни удушливо было на Иррациональной, но почему-то кажется, что в лесу еще хуже. Хотя, может, это оттого, что мы тут трудим ноги? Но ведь и на реке основная масса наших людей без дела не сидела. Как ни легки плоты из бальсовых бревен, но моторов к ним речные жители все же не изобрели. Окромя своих собственных мускулов, весел и багров, разумеется. Вот народ и трудился. Весел нам племя ку-пу-пу не пожалело, отоварило вволю. Теперь-то понятно, почему.

Может, все же люди обрадовались возобновлению береговой жизни, потому что веслами ворочать тяжелее, чем ногами? Подозреваю, что и так тоже. Хотя, думаю, дело все же в другом. По крайней мере, насчет туземцев-марайя это верно вполне. Лес для них все-таки родное место, а река — неясная и опасная штука. У тутошних жителей не в моде плавать и нырять в воде, особенно без плавок. Пираньи-кулебяки отучают от такого занятия на раз, ибо те, кто часто полощутся, обычно уже неспособны к самовоспроизводству. Естественный отбор, так сказать. Обратный выведению водоплавающих…

Вокруг, куда ни плюнь, сплошные иллюстрации эволюционных процессов.

Один из новых добровольцев-носильщиков ку-пу-пу умудрился наступить на большущее насекомое. Главный биолог Кож Зола утверждает, что это муравей. Оно, конечно, специалисту виднее, но вот мне так не кажется. Одни размеры чего стоят. Ничего себе муравей! Да в нем сантиметров десять, не меньше. Ку-пу-пу — люди простые, потому ходят босыми. Так что на эту жуть ползучую речной житель наступил голой ступней. Разумеется, ступня у аборигенов, что ботиночная подошва. С детства тренирована, и, пожалуй, даже гвоздь под ней согнется или сломается. Но вот жало этого муравья-дракона (так назвал его Кож Зола) никоим образом не согнулось. Оно мало того что прошило жесткую пятку, как нож, так еще и яд вбрызнуло.