Федор Березин - Голован

— Потерялся? — спросил Жуж Шоймар. Понятное дело не туземчика, а мастера-охотника Дьюку Ирнаца.

— Все может быть, — пожал плечами наш проводник.

— Маловат для самостоятельного существования, — прокомментировал профессор. — А может быть, его маму с папой хапнул какой-нибудь… волк, к примеру?

— Все может быть, — совершил самоповтор Дьюка Ирнац.

— И что теперь? — поинтересовался начальник экспедиции.

— В смысле? Вы у меня спрашиваете, профессор? Я не знаю. — Проводник помолчал. — Вообще-то теряем время. Тут, знаете, господин профессор, лес вокруг. Народы тут живут дикие. Может, когда им жрать нечего, они таким образом от лишних ртов избавляются?

— То есть его намеренно бросили, да? Хотя… В смысле, можно ведь спросить у наших собственных аборигенов, так?

— Не думаю, что они ответят что-то путное, но мало ли? Да и вообще… — Дьюка снова помолчал. — Тут еще такое дело, начальник… Некоторые местные племена ведут обмен друг с дружкой. Типа торговли примитивной. Так вот. Встречаться нос к носу они почему-то не хотят. Опасаются друг друга или просто застенчивы. Короче, у них между собой обусловлено место, и вот в этом месте они последовательно оставляют товар, который хотят обменять на что-нибудь. Другие приходят, забирают, если им что-то нужно, а взамен приносят свое. Так вот — бартером и идет дело.

— То есть, вы хотите сказать, мастер-охотник, что данный мальчик — это товар, что ли?

— Откуда мне ведать точно, профессор? Я просто, как бы это, по-вашему, академическому, высказал гипотезу.

— А зачем кому-то столь маленький ребенок? Я что-то…

— Массаракш, профессор! Да есть миллион и два способа сверху, как пользовать маленького мальчика. Может, его будут растить и сделают воином — вдруг у них своих мальчуганов нехватка, к примеру. А может, из него к вечеру приготовят отбивные. Тут все что хочешь может быть.

— Отбивные? — повторил Жуж Шоймар. — Ну уж нет.

— В смысле, начальник? Вы хотите перевоспитать местных? Хотите встрять в бартерные дела?

— Придется нарушить им товарообмен, — неожиданно решительно выдал Шоймар. — Заберем пацана, а им оставил что-то взамен. Тут народ бедный, пары консервных банок будет, по-моему, вполне достаточно. Так?

— Если вы начнете с ними торговлю, господин Шоймар, а им, не дай Мировой Свет, это понравится — через два часа ходу обнаружите на тропе целый детский сад.

— Хм, — скривился глава отряда. — Ну тогда вообще ничего им не оставим. Просто заберем с собой.

— И куда же мы его денем? — поинтересовался мастер-охотник.

Внятного ответа он не получил. И все остальные тоже. Вот только теперь в нашем отряде наличествует ребенок. Не имею понятия, насколько это нас затруднит. Может, и в пределах нормы графиков движения, а может, и нет. Но сам факт! От кого от кого, но от Жужа Шоймара я лично подобного поступка не ожидал. С чего бы вдруг у профессора археологии проявилась такая гуманистическая струнка? Никогда раньше похожего за ним не отмечалось.

А вот наши туземцы-носильщики происшествием недовольны. Я спросил у Дьюки Ирнаца, что за фразу они теперь повторяют друг дружке вновь и вновь.

— «Дурной знак», — легко перевел мастер-проводник. — Или так — «мальчик заколдован».

Понимаю, что живущие в здешних условиях народы вышвырнуты из исторического процесса, до жути примитивны и, как следствие, суеверны, но все же эти слова заставляют призадуматься. Не слишком ли хорошо, все протекало у нас в походе до этого? Но с другой стороны, как бы я себя чувствовал, если бы Жуж Шоймар распорядился оставить все как есть, то есть бросить пацаненка там, где нашли? Совесть — она штука такая. Лучше уж будет так, как будет.

Надо же! Под Мировым Светом случаются и чудеса тоже. Причем не исключительно жуткие. Кто ж думал, что так будет? Прямо как в детской сказке. Шел герой по своим сложным мытарствам, да между делом приголубил зверушку. Ну, там, спас рогоносика восьмилапого от тигриных когтей, а рыбу-пилу говорящую — от сковороды. А когда после потребовалась ему помощь, то явилось к нему зверье спасенное и помогло за так. Сейчас нечто аналогичное в реальной жизни. То есть давно бы мне быть обглоданным, с тщательно пережеванными реберными костями, если б не давняя доброта. Или нечто, представляющееся добротой. Это если быть с собой от души откровенным.

В смысле, массаракш его знает когда, во времена последних пароксизмов Большого Махания Атомными Дубинами, пришлось мне выхаживать некоего песика, а точнее, голована. Причем выхаживать не разово, а массаракш знает сколько раз кряду, ибо был тот «песик»…

Именно тогда я, пожалуй, впервые столкнулся с Большой Наукой. Точнее, с ее представителем, профессором-практиком из Имперской Академии. Величали его Дорнель Мадисло. Правда, кто ж знал поначалу, что сей ученый практикует прежде всего по линии внутренней имперской безопасности? Я, например, ведать не ведал, не заглядывал же я в его бумаги. А если б и заглянул, то и тогда бы ничегошеньки не понял. Разве то, что данный Дорнель со связями. Так сие и без того было ясно. Я ведь даже его зауважал тогда. Не за связи, а за то, что человек, несмотря на творящийся вокруг непрекращающийся атомный кошмар, предан чистой науке. Надо же! Значит, не все еще под Мировым Светом потеряно. Если кто-то верит в науку, то, значит, и в будущее. Причем ясно ведь, что в светлое. То есть идеалистом таким мне этот Мадисло представился. Любо-дорого лицезреть. Но, как часто случается на Сфере Мира, все оказалось в точности до наоборот.

Я тогда значился ветеринаром бронеходного полка, хотя в основном торчал в роте фронтовой разведки. Точнее, если по-новому (кто-то сумасшедший вверху затеял реорганизацию прямо во время войны), «роты сбора данных». Именно в этой роте было более всего разной живности. В остальном полку разве что некое количество сторожевых псов осталось, после того, как мы потеряли «собачью роту», то есть, по-официальному, «особую роту антибронеходного заслона». Геройски вроде бы она полегла, но тут никто точно не ведал, так что Сфера Мира разными слухами полнилась. В общем, лишь в роте сбора данных остался изрядный выводок живности — исключительно голованов. Их использовали для разведки и даже диверсий в тылу «голубосоюзных». Жаль, такая идея не появилась у кого-то в штабах ранее, потому что эффективность добычи данных значительно повысилась. Кроме того, там мне часто приваливала еще и дополнительная работенка. Весьма неприятная, между прочим.

Дело в том, что голованы жутко эффективны при добыче ценных пленных — «рваных языков». Ну, а эти тирианцы обычно после преодоления фронтовой полосы были в некотором, мягко выражаясь, шоке. Еще бы! Какая-то собака тебя самостоятельно скрутила и отконвоировала к хозяевам. Часто у захваченных были еще и мелкие ранения. Иногда — не совсем мелкие. Как-то одного приволокли вовсе без пальцев на правой руке. Голован отчекрыжил, чтоб за пистолет не хватался, когда не просят. Короче, приходилось еще и людьми заниматься. Оказывать им медпомощь не только после захвата, но еще и после… как бы это помягче…