Федор Метлицкий - Остров гуннов

В сущности он был один, и помрет один. И близкая катастрофа была ему почти безразлична. Она будет концом его холодного отчаяния.

– На повестке один вопрос – как нам сохранить стабильность? – деловито зачитал бумажку лысый секретарь.

Старейшины в черных мантиях, увешанных медальками, приготовили свои бумаги для письма.

Старейшина Органа Заборов остро глянул из-под своих бумаг, показав крючковатый нос.

– Время затягнуть пояса. В условиях безпрецедентного криза на всех не будет достаточно.

Из рядов «обновленцев» крикнули:

– Мы со времен дикарей застегиваем пояса!

– Что делать, перемога е двигатель прогреса.

Шаньюй разлепил узкие глаза.

– Тут вопрос глубже. Куда отидем – по пути мобилизации всички сил на спасение, и тогда треба взять народ в скрепы, или пустить на свободу, и смиренно ждать нашей судьбы.

Красавец Либерал, слывший вольнолюбцем, робко предложил:

– Олигархам нужно отдать народу средства на строительство ковчега для всех.

Костлявый старейшина Органа коррупции испугался:

– Ти что, вражина, предлагашь? Чтобы мы погибли? Разве все выживут?

Удивительно, как собравшиеся вместе сразу слепнут в обсуждении общих задач. Как будто возможно определить логическими строчками планов свою судьбу.

Приглашенный свободный художник Савел, сдерживая лицо, поднялся.

– Ну, теперь все ясно. Или отдать народу власть, и тогда кто-то из вас не спасется, или все взять в свои руки и строить Ноев ковчег. И вы в шоколаде.

Шаньюй хмуро взглянул на него. Одетые в мантии одобрительно загалдели.

Кряхтя встал Старец Прокл, совесть нации. Все замолчали. Есть люди, мнения которых ждешь с нетерпением, отбрасывая всю свою суету.

– Настало время прозрения. Теперь треба ясности всички, что старые формы организации кончились. Экономическая система, основанная для наживания, отворяет свои корни эгоизма. Всеядная культура, от массы до нобилей, показала незнание благородной цели. Наша замора не может продолжиться. Нема никакого смысла возвращать нас в древнюю историю. Теперь, когда мы стоим на краю, нам треба увидеть един другого, простить и покаяться, ведь мы все единое семейство, несем начало от Первоматери. Только внезапно отворенная принадлежность, любовь единого с другим еще может спасти. Объединенная сила универсальной любви – то е Платформа, на коей все спасутся. Она, подобная Лани, отведет нас в плавание к другим плодородным брегам.

На него зашикали.

– Вашето время закончилось, совесть нации! Говорите дело, как избягать!

Стихийная сила на галерке воодушевилась.

– Сейчас же, призвать всех строить платформу!

– Сила в единстве!

Кто-то вякнул:

– Долой Шаньюя!

Встал массивный старейшина Органа безопасности в мантии, увешанной медальками.

– Кой е сказал? Взять его!

Отряд «новых гуннов» разостлался по проходам.

– Без строгой дисциплины вы все утонете, как беспомощные котята!

Невозмутимый председатель Комитета обороны с сухим аскетическим лицом коротко сказал:

– Имам другой изход. Большой Круг затворяется.

Было принято единственное решение, что могло спасти народ – тотальное искоренение возмутителей спокойствия и строительство нового Ноева ковчега для тех, кто способен сохранить и продолжить великий народ гуннов.

Поведение власти в этой ветви человечества было задано с самого начала ее возникновения – истреблением племен и захватом их имущества, чтобы выжить самому, ибо кочевники тогда не знали, что можно добывать пищу самим, работая оседло, то есть не на седле, а на земле. Сейчас власти правомерно кажется, что все рассыплется, если дать населению свободу. И уже нельзя повернуть назад, начать сначала, потому что созданное рассыплется и начнется хаос.

Наступил новый сезон – гонений. Толерантность показала свои клыки. Толстяк атаман Общеостровного добровольческого войска «новых гуннов» рыскал по городам и весям со своими отрядами в модных шкурах, у них были щиты с зубцами поверху, действительно похожие на заборы.

Население испытывало тот ужас, который, наверно, наводили древние гунны, ворвавшись в деревеньку, заросшие и дурно пахнувшие, заносящие безжалостный меч над головой.

«Неоградные» тайно собрались у Прокла.

Обсуждали политическую обстановку. То есть куда бежать.

– Где Тео? – заволновались прибывшие.

– Собирает силы, – сказал Эдик.

Но всем становилось ясно. Пропустили время для подготовки к самому страшному – концу света.

– Вот бы сейчас найти алюминий, построить корабль и улететь отсюда ко всем чертям, – вздохнул Эдик, кося глаза куда-то мимо. – Когда-нибудь, кто останется жив, научится строить такие корабли, чтобы навсегда улететь и забыть о катастрофах земли.

Я вспомнил что-то.

– Такие корабли уже создали, где-то у нас.

Лицо Ильдики было серьезно. Она шепнула мне.

– Я убежала от преследования.

– Кто!?

– Шаньюй.

Я был растерян.

– Срочно переезжай в обитель. Я переговорю с Проклом.

Мои друзья разбежались по острову, хоронясь у родственников, и в развалинах. Много оппозиционеров пребывали вблизи вулкана, куда боялись заходить войска.

Мы с Ильдикой прятались в монастыре, в обители старца. Тут были тайные пещеры, о которых никто не знал. Совесть нации не смели трогать, во избежание всенародного бунта.

Я поражался деловитости Ильдики. Она не возмущалась. Трезво смотрела на наше положение, словно ее детские чистые ожидания давно выгорели, и осталось только одинокое счастье быть рядом с близким человеком. Она, как предчувствие продолжения рода, не могла быть иной. Даже если бы ее смыло волной.

Что такое близость между нами? Это что-то вне эпохи гуннов. Я представлял нас примерно так: ликующая волна энергии рождения и развития в океане вселенной, которая когда-то растает, а за ней возникнет новая ликующая волна. Сексуальная энергия «инь» и «ян». Наверно, это необходимое свойство в бытии – приманка для продолжения развития.

Ильдика посмеивалась надо мной.

С ней приближающаяся катастрофа меня не пугала. Казалось, сила любви бессмертна, словно в уголках галактики всегда ей найдется райское место, полное цветов. Ведь такой рай должен где-то существовать по закону бесконечного многообразия.

– Мы еще увидим мою родину. Там так просторно, и люди забыли о распрях. Это и твоя родина.

Она соглашалась, что и она оттуда же.

– Наверно, моя родина там. Но там твоя семья! – отстранялась она. – Как ты совместишь меня с семьей? Ты не будешь любить меня!

Я не думал о прежней жизни, словно давно похоронил ее.

– Там привязанность родственников, с кем уже ничто не может разлучить.

– Но была любовь!