Константин Уткин - Песий бунт

Поскольку Умник сидел просто окаменевший, не обращая внимания на верещащий в его кулаке телефон, Анжелика умерила прыть.

– Может, все и не так страшно, как кажется… посмотрим… не боись, Умник, мы своих не сдаем… кстати.

Она помолчала и вдруг прикрикнула командным голосом.

– Что ты спрятался, как лиса в кусты? Принимай звонки, разговаривай с людьми. Да узнай, кто в какой больнице лежит. Сегодня навещать их поедешь… это твой последний шанс.

Умник посмотрел на нее исподлобья, но перечить не стал, понимая, сколь шатко его нынешнее положение.

Витек меж тем, приближаясь на автобусе к своему родному Перово, не мог узнать города. стало меньше ларьков – как только песий бунт набрал обороты и каждый третий из социально активной прослойки населения оказался помимо своей воли брошен в тоску и печаль трезвой жизни, торговые точки перестали приносить былую прибыль. Не делали выручки крахмалистые чипсы и леденцы на палочках – правда, с наступлением лета бывшие торговцы пивом перекинулись на мороженое, но монополисты объявили им настоящую войну. Во первых, они скинули цены на всю продукцию – даже постепенно разоряющийся «Волшебный светильник» и тот стал временно работать себе в убыток. Во вторых, некоторые из палаток в одну далеко не прекрасную ночь просто взлетели в воздух. Причем в двух случаях вместе с ночевавшими в них хозяевами – тратить деньги на сторожей они не могли себе позволить. Бывшие пивные магнаты почесали животы, которые могли служить прекрасной рекламой продаваемому товару, и стали потихоньку искать другие способы вложения капитала. А капитал за время предшествовавшей песьему бунту пивной вакханалии у всех образовался немалый.

Зато, конечно, блаженствовали пенсионеры – это сразу бросалось в глаза. Они не спеша подходили к магазинам, возле которых, как и раньше, сидела неподвижные псы, не спеша выбирали что нибудь повкуснее и удалялись домой, не забыв погладить собак по умным лбам. У некоторых старичков от потребления большого количества качественного белка вдруг проснулась молодая мощь – и многие пеньки на собраниях своей партии хватали зарумянившихся старушек и влекли их в подсобки или домой.

Очень странно выглядела молодежь – раньше дурная сила вытекала вместе с пивным недержанием под кусты или разбивалась стеклянными остановками – но вот что теперь делать, никто и предположить не мог.

Все понимали, какая сила копиться в головах и руках – но направить ее в нужное русло отчего то ни у кого не хватало времени. Раньше все было просто – молодежь, нализавшись «Клинского» или позитивно отупев от Очакова, шаталась по дворам или дискотекам, тискали девочек, у которых стремление стать взрослыми росло быстрее груди, потом засыпали и просыпались с желанием вновь выпить и получить еще больше позитива. Теперь молодежь шаталась, подогреваемая непонятной злобой на весь мир – и мало кто из них понимал, что уже прошел первый отрезок пути к вонючей деградировавшей особи у помойного бачка.

Однако постепенно жизнь входила в нормальное русло – люди, лишившись привычного дурмана и поняв, что мир, оказывается, стал ничуть не хуже, стали заниматься делами, о которых раньше даже помыслить не могли. Вновь стали появляться клубы по интересам и семинары – причем не только семинары, на которых синеющие от жадности индивидуумы учатся хапать еще больше.

Оказалось, что коренные жители Москвы столь же работоспособны, как и приезжие всех цветов и вероисповеданий – постепенно рынки и стройки стали неудержимо светлеть.

Соответственно, растущее благосостояние позволило людям еще более щедро снабжать собак, открывшим им новую страницу жизни – а собаки, в свою очередь, стали снабжать бесплатными деликатесами остальных парий общества, учителей и врачей. Позволяли подкармливаться, конечно, только выборочно – некоторые орлы их частных клиник, обуреваемые жадностью, одевали, одолжив у пьющих соседей, ветхую одежду и пытались прильнуть к кормушке… надо ли говорить, что закончилось это плачевно.

Истерия в печатных изданиях постепенно сошла на нет – оказалось, что от собачьего бунта больше пользы, чем вреда, что собаки вовсе не претендуют на главенствующие позиции в мире. Им хватало одной, прочно занятой ниши – но из этой ниши их никто выбить не мог.

Правда, некоторые газетенки проталкивали мысль, что вслед за собаками могут взбунтоваться лошади и коровы, кошки и крысы пасюки, свиньи домашние и кабаны в лесах. Народ читал, пожимая плечами. Вот когда взбунтуются, тогда и поговорим. Про собак тоже много всего плели, а что получилось?

Некоторое время волнение ощущалось вокруг Лосиного острова – уж больно сильно влиял массив зелени, отказывающийся повиноваться человеку, на умы жителей нескольких прилегающих к нему районов. Куда только не звонили они, куда только не посылали письма!! Уфологи, одержимые поисками летающих тарелок, но падкие и на все другие чудеса, стали приезжать к дичающему лесу целыми колоннами. По дорогу они смотрели на скрывающиеся в зелени пятиэтажки, которые в вечернюю пору светились только половиной своих окон, на ржавеющие корпуса машин, которые после предупредительного разрыва шин стали просто напрочь отказываться заводиться и превратились в памятник человеческой алчности.

Смотрели и ничего не могли понять.

На определенном расстоянии от леса, в районе Бойцовой улицы двигатели глохли напрочь – и уфологи по темным дорогам пробирались к самому лесу.

Впрочем, всех ждало разочарование – какими бы приборами они не пользовались, какие бы сверхчувствительные датчики не подключали, все они показывали одно. Никаких отклонений от нормы. Но завалы мусора по краям асфальта росли, чаща относилась к человеку все более враждебно – и никто ничего не мог понять.

И телевидение перестало лихорадить – как только прошла волна первой паники, вызванной грабежом собак на дорогах, как только отпала необходимость вставлять в голоса ведущих нужный текст. Теперь передачи выходили, как и раньше, даже уволенные за профнепригодность ведущие вернулись. Только иногда во время эфира они на секунду замирали в страхе – казалось, что-что то опять начнет говорить их голосами… потом продолжали нести чепуху, как ни в чем не бывало.

Вот в такой город и вернулся Витек – хотя никто из соседей его не узнал. Покидая дом, он был агонизирующим алкоголиком с твердой, как камень, печенкой, желтыми склерами глаз и дряблой морщинистой кожей, висящей на скулах.

Он избивал собаку и вливал в распадающуюся утробу все, включая тормозную жидкость. Он винил в пропадающей жизни всех, начиная от матери и заканчивая президентом.