Урсула Ле Гуин - Слово для «леса» и «мира» одно

Рядом плясали над очагом высокие языки пламени. На фоне огня четко выделялся частокол голых ног, торчавших из-под краев обтрепанных шкур. Приподняв голову выше, он увидел перед собой лицо мужчины — белокожего и черноволосого Среднего с густой бородой, одетого в меха с зелеными и черными полосками, в квадратной меховой шапке.

— Кто ты такой? — спросил он хриплым басом, свирепо глядя на Роканнона.

— Я… я прошу у этого дома гостеприимства, — с трудом выдавил из себя Роканнон, поднявшись на колени. Встать он пока не мог.

— Ты его уже попробовал, — сказал бородатый, глядя, как пленник ощупывает шишку на затылке. — Еще хочешь?

Вокруг Роканнона задвигались грязные ноги, заколыхались лохмотья; белолицые темноглазые Средние рассматривали его и ухмылялись.

Роканнон кое-как поднялся на ноги и выпрямился. Какое-то время он постоял молча и не шевелясь, пока его не перестало шатать и не утихли молотки, грохотавшие у него под черепом. Потом поднял голову и пристально посмотрел в блестящие черные глаза предводителя Средних.

— Ты Згама, — сказал он.

Оторопев, бородач попятился. Роканнону уже доводилось попадать в подобные ситуации в различных мирах, и он постарался развить достигнутый успех:

— Я Ольхор, Странник. Я прихожу с севера, из-за моря, из земель, лежащих позади солнца. Я прихожу с миром и мирно ухожу. Мимо дома Згамы я иду на юг. Пусть никто не останавливает меня!

— А-а-ах, — вылетело из разинутых ртов белолицых, а он продолжал упорно смотреть на Згаму.

— Я здесь хозяин, — наконец заговорил тот, но в его грубом голосе не было уверенности. — Я здесь никого не пропускаю!

Роканнон не ответил и не отвел взгляда.

До Згамы дошло, что в этом поединке ему не победить: все его люди, вытаращив глаза, уставились на пришельца.

— Не смотри на меня так! — загремел его голос.

Роканнон не шелохнулся. Он понял, что наткнулся на упрямца, который ни за что от своего не отступит, но менять линию поведения было уже поздно.

— Не смотри! — снова заревел Згама и, выхватив из-под меховой накидки меч, размахнулся и обрушил на шею незнакомца такой удар, который должен был обезглавить его.

Но голова осталась на плечах. Роканнон только покачнулся, меч же отскочил, словно от скалы.

— А-а-а-ах! — задохнулись все вокруг костра, а пришелец выпрямился и опять стоял неподвижно, не сводя глаз со Згамы.

Згама растерялся и едва не отпустил этого жуткого пленника. Но природное упрямство пересилило страх.

— Хватайте его, держите ему руки! — заревел он, но никто не двинулся с места. Тогда он сам схватил Роканнона за плечи и повернул. Это придало храбрости остальным. Роканнон не сопротивлялся: гермокостюм защищал от вредных веществ, высоких и Низких температур, радиации, взрывной волны и от ударов средней силы — пуля или меч его не пробивали, но против десяти-пятнадцати пар сильных рук костюм ничем помочь не мог.

— Мимо Дома Згамы, Хозяина Большой Бухты, никто не пройдет! — бушевал от ярости бородач, а его осмелевшие молодчики вязали тем временем Роканнону руки. — Шпион ангьенских желтоголовых! Меня не обманешь! Явился сюда со своими речами и колдовскими штучками, а потом за тобой следом пожалуют с севера и лодки с драконьими головами на носу! Поищите другое место! Я хозяин тех, кто живет без хозяев. Пусть желтоголовые и их прихвостни только попробуют сунуться сюда — они у нас попробуют бронзы! Ишь ты, выполз из моря и просит пустить его к очагу! Ты у меня погреешься, шпион, ты у меня попробуешь жареного мяса. А ну, привяжите его к столбу, вон там!

Эти вопли подбодрили остальных, и они, расталкивая друг друга, бросились к незнакомцу; одни стали привязывать Роканнона к очажной стойке, которая поддерживала над очагом громадный вертел, другие наваливали дрова вокруг его ног.

Потом все затихли. Тяжело ступая, к столбу подошел Згама, зловещий и огромный из-за своих мехов; он вытащил из огня горящую ветку, потряс ею сначала перед глазами Роканнона, а потом сунул в разложенный костер. Костер тут же разгорелся. Пламя сразу охватило одежду — коричневый плащ и куртку из Халлана, и поднялось выше головы, скрыв за собой лицо пленника.

Все стоявшие вокруг при этом тихо ахнули, но кто-то крикнул:

— Смотрите!

Когда пламя опадало, сквозь дым проступала неподвижная фигура незнакомца, ноги которого лизал огонь, а взгляд был устремлен на Згаму. На голой груди лежала золотая цепь с огромным драгоценным камнем, сиявшим, словно открытый глаз.

— Педан, педан, — захныкали женщины, скорчившиеся в темных углах.

Повисла жуткая тишина, которую разорвал вопль Згамы:

— Он сгорит! Ну, гори же! Дэхо, подбрось дров, а то шпион никак не поджарится!

Скачущие языки огня выхватили из темноты фигурку мальчишки, которого Згама подтащил к костру и заставил подкладывать дрова.

— Ну, где там еда? Женщины, несите поесть! Эй ты, Ольхор, ты видишь наше гостеприимство? Видишь, как мы едим?

Прямо на разделочной доске женщина принесла Згаме мяса; он схватил большой кусок с костью и, стоя перед Роканноном, принялся рвать его зубами, не обращая внимания на текущий по бороде сок. Несколько его подручных тоже стали есть, держась, впрочем, в отдалении. А большинство вообще не приближалось к этому краю очага, хотя Згама и их заставил есть, пить и кричать; только некоторые мальчишки, набравшись духу, издалека бросали ветку-другую в костер, но незнакомец не шевелился и молча стоял в огне, красные отблески которого плясали на его странно блестевшей коже.

Наконец костер погас, и все затихло. Мужчины и женщины разбрелись по углам и, завернувшись в свои драные шкуры, улеглись спать прямо на теплой золе. Двое караулили — на коленях меч, в руках фляга.

Глаза у Роканнона закрылись. Скрестив два пальца, он приоткрыл свой шлем-капюшон и снова вдохнул свежий воздух. Сначала тянулась долгая ночь, потом ее сменил такой же долгий рассвет. В сером свете дня, пробившемся сквозь туман, клубящийся в дырках окон, показался Згама; то и дело скользя на пятнах жира и переступая через храпевших, он подошел к своему пленнику и впился в него взглядом. Тот, как и раньше, смотрел на него спокойно и угрожающе, в глазах же Згамы застыл бессильный вызов.

— Гори, гори! — проворчал Згама и ушел.

За стенами дома послышались воркующие крики хэрилоров: этих жирных, покрытых перьями домашних животных ангья разводили на мясо, подрезая им крылья; здесь их пасли, по-видимому, на береговых утесах. Дом опустел, осталось только несколько детей и женщин. К Роканнону женщины не подходили, и даже когда стали жарить в очаге мясо к ужину, держались от него подальше.

Уже тридцать часов провел Роканнон привязанным к столбу, и сейчас его мучили боль и жажда, сильнее всего — жажда. Он мог довольно долго обходиться без еды, да и в цепях сможет, пожалуй, простоять не меньше, несмотря на то, что у него уже сейчас кружилась голова; но без воды больше одного здешнего дня ему еще не выдержать.