Геннадий Прашкевич - ЗК-5

— Ну, Салтыков.

Он обернулся и увидел орихалковые дреды.

Это цвет у косичек был такой — чудесный, орихалковый.

А потом глаза — непоправимо голубые, и чудесные загнутые вверх реснички, восторженно взлетающие даже перед бывшим мужем. Мерцанова всегда была как тургеневский пейзаж, вот только девушкой тургеневской никогда не бывала, скорее, явлением природы. «Все учишься? — засмеялась она, радуясь произведенному впечатлению. — Зачем? Ты же давно все знаешь».

Даже Овсяников иногда Мерцанову ненавидел.

«Барышня хорошенькая, играет на разных инструментах, поет, обращение свободное». Но Овсяникову всегда и всего было мало, даже ненависти. Перед спектаклем он объявлял: «Играть только собственными голосами. Как произносите, так и должно звучать». Вот актрисы и ломали голоса, только у Мерцановой не всегда получалось произнести по-народному «чево» (играли Островского) в нужной тональности. Зато олбанским Мерцанова овладела с первой же репетиции. «Фрики! Флудеры!» — хохотала в глаза партнерам. «Косил косой косой косой косарь с косой!». Главный партнер (Карандышев — по Островскому) в этом словесном разнотравье терялся. В итоге вместо сближения (как, впрочем, и у Островского) между Карандышевым и Ларисой (Мерцанова) росли и множились многия обиды.

«Косил косой косой косой косарь с косой».

Карандышев был вне себя: «Зачем вы меня попрекаете?».

Похоже, он был не прочь объясниться, но Лариса слушать ничего не желала. «Жель ебрило!» И все! Достаточно с Карандышева. Ему и осталось переспрашивать жалобно: «Чево?» В пьесе Островского Лариса терпеливо призывала будущего мужа к состраданию: «Вы же видите, я стою на распутье; поддержите меня, мне нужно ободрение, сочувствие; отнеситесь ко мне нежно, с лаской». А Карандышев с надрывом: «Сдесь становитца воз прещено». И обещал туманно: «Ты у меня заблестишь так, что и не видывали».

Но Лариса ему не верила. Твердила: «Я слишком дорога┬ для вас».

Во всех смыслах дорога┬, не купишь! Ебрило хренов. Карандышев в итоге таскался за Мерцановой по сцене, как тень, пытался прятаться за кулисой. Повышенная температура, худоба, выпученные глаза, весь вздрагивал, как лягушка под напряжением в двести двадцать. «Подайте мне воон ту фаянсовую кису!» — «Это не киса, а бюст Буденного». — «Афигеть, дайте две!» Поистине, у великого ИЛа глаза, как у сов.

В конце концов (и у Островского, и у Овсяникова) Карандышев отчаивался.

С криком: «Зачотная пелотка! Не доставайся же никому!» — он направлял на Ларису большой театральный пистолет. Реквизитор за кулисами со всей силой лупил молотком по специальной гильзе. Раздавался выстрел. Лариса падала. «Юппи!» — взрывался зал. Прикинь, я купил слона! «Юппи!» Онкилоны и выпестыши рыдали.

Но вот случилась осечка. В прямом смысле.

Понятно, Мерцанова, успевшая уже упасть, тут же вскочила.

От неожиданности и у нее глаза в этот момент действительно были как у ИЛа. «Здрям!» Но Карандышев уже загорелся: «Йобз! Не доставайся же никому!».

И поднял пистолет.

А у реквизитора опять осечка.

Трясущимися руками, ненавидяще разглядывая Ларису, Карандышев медленно перезарядил непослушное оружие и подступил вплотную. А у реквизитора осечка. Ржунимагу.

«Так умри же!»

Многие хотели бы получить такой видос в HD-качестве.

Кто-то из онкилонов в зале не выдержал: «Гранатой ее глуши!».

Первый спектакль Салтыков не видел, рассказали. А вот на втором получил удовольствие по полной. Понятно, подобные эффекты, как на том злополучном прогоне, искусственно воспроизвести невозможно, но Овсяников намекал, намекал. Перед гонгом гонял реквизитора по театру с криком: «Убью, сволочь!». А тот прикрывал голову большими руками и оправдывался: «Не я же гильзы делаю. Кетайцы какие-то». — «А ты профессионал или красавчег? — орал Овсяников. — Народу рядом сколько! У суфлера рукопись под рукой, вдарил бы ею по фонарю, или монтировщик бы доской по полу врезал, в конце концов, осветитель мог лампочку разбить, убью, сволочь!»

Наконец успокоились.

Спектакль идет. Онкилоны вздыхают.

Дошло и до главного: «Не доставайся же ты никому!».

Карандышев пистолет вскинул, а у реквизитора вновь осечка.

Онкилоны ржут, выпестыши в обмороке, суфлер лупит тяжелой рукописью по фонарю, монты — бьют ломиками по железу, осветитель колотит лампочки. Грохот, шум, вспышки, визг осколков. Ну, ваще! Ацкий отжиг. И божественная Мерцанова — как заря на фоне худосочного фрика Карандышева. Он перезаряжает пистолет, руки трясутся. А ему из зала: «Гранатой ее глуши!».

Афтар пешы исчо

Увидеть днем падающую звезду — к смерти родственника-неудачника.

В старом доме новые окна прорубить — тоже к смерти родственника-неудачника, если он не умер после первой приметы. А птица в дом влетит, пока выгонишь — сам загнешься, плохой знак. Или вот, мыши одежду грызут — думаете, это к чему? Да, да, не ошиблись, родственник влип. И подушку на стол не клади, это уж совсем к близкой смерти того же родственника. И разбилось зеркало — яснее ясного. Опять же, не наглей, не перебегай дорогу перед похоронной процессией, перед премьерой волос не стриги, не напевай на пустой желудок, не режь булку хлеба сразу с двух сторон — все-все отразится на бедных родственниках-неудачниках, а когда последний из них помрет, придет твоя очередь. Вот что все пять лет брака внушала Салтыкову его бывшая божественная жена (Мерцанова), и спасался он только тем, что она часто уезжала на гастроли. Вряд ли прямо уж всех родственников-неудачников Салтыков потерял за те годы, но, вбивая в него приметы, постоянно напоминая о том, что будет, что случится, чем сердце успокоится, сама Мерцанова никогда ни о чем таком страшном не задумывалась и уж подушки разбрасывала по всей квартире. Зато в разъездах была неразлучна с Овсяниковым. Учитель и любимая ученица. В Пхеньяне « Sambuka ». В Дублине — « Cream ».

Когда «плазма» растаяла (не хотела, наверное, целоваться с бывшим мужем на глазах дочери), Мерцанова, наконец, обняла: «Что сегодня у нас? Секс? Веселые посиделки?». Про дочь не спросила, видимо, слышала весь разговор. Вкус дочери тоже вполне ее удовлетворил: вместо клатча Андрей Белый? Почему бы и нет? Издание прекрасное.

«Неужели один приехал?»

«А с кем же мне сюда ехать?»

«Ну, мало ли… Все случается…»

И спросила жадно, требовательно: «Ты с кем в последнее время? Только честно!»

Салтыков вспомнил бабку в черном на алтайской дороге и ее черную спутницу, влекомую на веревке, и ответил: «С коровой».

«С сельскохозяйственным животным? — Мерцанова отшатнулась. — Ты врешь!».

И повторила три раза: «Юппи!»

А он подтвердил: «Прикинь, я купил слона!».