Олег Фурашов - Последний мужчина

— Вы можете говорить конкретнее? — нахмурился Роман.

— Да куда уж конкретнее? — ответил таутиканец вопросом на вопрос. — Неужели вы не догадались, что взыскательный разговор касается сударыни Юны.

— И что? — напрягся зелянин.

— Зачем вы её преследуете? Зачем за сострадание платите эгоизмом?

— Хо! — моментально «проснулась» в имперянине «спортивная злость» и типично мужское самолюбие. — Учили уважению, а лезете…, куда не просят, — грубо парировал он довод визави. — Не ваше соба…кгм …Не ваше дело! Что, сударыня Юна вас об этом просила?

— Нет, не просила и…не попросит. Зная её деликатность, предвижу, что она из ложной стыдливости не даст…Как это у вас говорили? Ах да…От ворот поворот, — терял уравновешенность Веб.

— А-а, так не просила! — воодушевился Загорцев. — Значит, ставим крест на этом дурацком перепирательстве. Я люблю эту женщину так, как умею. И ей и только ей принимать решение.

— Сударыня Юна гораздо выше такого атавизма, как любовь, — постепенно начинал выходить из себя высокий посетитель. — Поймите же, сударь Загорцев, что вы из другого времени, из другой эпохи. Вы ей не когерентны и не конгениальны.

— А-а-а!.. — голосом, дрожащим от избытка низменной радости, возопил имперянин. — Хотите сказать, что гусь свинье не товарищ? Вот я вас и поймал, господин сверхсущество, на обычном презренном чувстве. Да вы элементарно боитесь, что я — козявка мыслелобая — отобью её у вас!

— Я не желаю продолжать с вами пикировку в таком недопустимом тоне, — натужно беря под контроль эмоции, заявил Веб, вставая с дивана, — но как мужчина мужчину предупреждаю…

— А докажите, что вы мужчина, — в эмоциональном раже дерзил Роман, тоже поднимаясь на ноги. — Чем…х-ха…докажете?

— …Но предостерегаю, — синея и презрительно кривя губы от прозвучавшего животного намёка, продолжил соперник, — что вы или станете добромыслом, или получите по заслугам. Добро обязано уметь защищать подлинные ценности. Завтра я убываю в экспедицию. По возвращении же, если вы не прекратите недопустимые методы воздействия, сосредоточусь на вас в полной мере.

— Да чхал я на ваши предупреждения! — перечил ему Загорцев.

— Я предостерёг, и тем облегчил душу, — со скрытой уязвлённой болью проронил Веб. — Честь имею! — шагнул он к выходу.

— Пока, господин сверхсущество! — заносчиво крикнул ему вдогонку имперянин.

В семье не без урода. Затратив уйму усилий, Бонз в «откопал» в благородной семье таутиканцев целых двух уродцев — верных продолжателей своих заветов — Крэка и Рубби. Если с первым из них читатель отчасти знаком, то младший этик Рубби упоминался мельком. И вот сюжет повествования совершает вираж, за которым бравый помощник Бонза предстаёт пред нами во весь рост.

И тотчас позвольте принести извинения, так как «полного роста» у Рубби — в обыденном смысле данного словосочетания — как бы и не имелось. Он был много ниже, чем и без того хлипенькие таутиканцы. При всём при том младший этик обладал богатырским туловищем, массой тела около полутора центнеров, совершенно чудовищной силой и непропорционально крупной, как у брахицефала, круглой башкой. Потому втихую его обзывали «Тыква на табуретке». Применительно к меркам зелян, «брахицефал» носил костюм шестидесятого размера и минус первого роста.

Ясно, что внешняя характеристика — подступ к внутренней оценке индивида. Природа наделила Рубби на редкость низко расположенным центром тяжести. В этом плане он напоминал детскую игрушку «ванька-встанька»: его толкают, а он не падает; его бьют, а он не теряет равновесия; его сбивают наземь, а он тут же вздымается.

Столь же «непотопляем» младший этик был в карьере. Рубби продирался к цели напролом: морда в крови — но вперёд и только вперёд! Бонз не мог не нарадоваться его тупой медвежьей исполнительности. Начальник планировал переместить младшего этика на место Крэка, больше озабоченного привлекательностью собственного «фасада». Сам же Рубби заглядывал гораздо дальше: он видел себя в кресле шефа, а потому исподтишка собирал на того компромат. Благо, что за последний месяц босс к тому подготовил благодатную почву.

Сегодня Рубби прилетел с планеты Эребру. Там он выполнял по приказу патрона совершенно секретную и очень сомнительную в смысле порядочности миссию. Вернулся он далеко за полночь. Потому, когда младший этик ехал по ночному Котону с космодрома домой, все таутиканцы спали.

Обслуживающий робот высадил его близ самого крыльца жилища и заученно пожелал хороших сновидений.

Войдя в подъезд, крупноголовый малый обнаружил, что освещения там нет. «Что-то эти…как их…технические флуктуации участились!» — сокрушённо подумал он, вспомнив оперативную сводку о происшествии с таутиканцем Болом. На ощупь Рубби пробрался к лифту, нажал кнопку аварийного вызова и, тупо и бесполезно выждав минуту, обнаружил, что подъёмник тоже сломался. «Что за расп…гильдяйство! — сердито размышлял косноязычный коротышка, пешком поднимаясь на четвёртый этаж, впотьмах запинаясь о ступеньки лестничного марша. — Завтра же задам…этого…нагоняя кому следовает! Будут знать младшего этика, пидяи эдакие!»

Преодолев энное количество ступенек, полуночник ступил на лестничную площадку своего этажа и свернул направо — «в карман», образующий подход к его квартире. Младший этик уже предвкушал, что вот-вот сама собой перед ним благожелательно распахнётся входная дверь, он войдёт в уютное жилище и там до отвала откушает обожаемых мороженых УПСов, как вдруг…

Как вдруг в «плацдарм» обширной физиономии Рубби «прилетело» нечто, отчего у него в мозгу и в глазах полыхнула вспышка, рассыпавшаяся на мириады искр. «Липестричеством долбануло, — успел подумать он, теряя сознание. — Что-то эти…как их…техни…флу… посыпались…»

И крупноголовый малый кулём свалился бы навзничь, если бы низко расположенный в нём центр тяжести и природная настырность не возвратили его в исходное положение. И тогда феноменальной мощи неведомая тяжесть повторно обрушилась на подбородок полубесчувственного Рубби. И туша младшего этика уже не мешком подгнившей картошки пала на пол, а стекла расплавленным пластилином.

— Не тот стал удар! — прозвучал в кромешной тьме недовольный голос Айка Айсона, на лицо которого была надета полумаска с прибором ночного видения. — В молодости я с одного удара дюжину быков сбивал. Они у меня как костяшки домино валились.

— Нормалёк, Айк! — одобрил его Тверизовский, склоняясь над распростёртым Рубби. — Просто этому башковитому шибко понравилась твоя первая затрещина. Тащим его к приёмному устройству. Балалаевич, ты где?