Олег Фурашов - Последний мужчина

— Да кто ж так басни травит?…Насухую! — перебил его отставной олигарх. — Не-е-е…Не по-имперски. Я с собой кочерыжовки прихватил. Сядем и дёрнем по-людски.

— Извиняйте, — попытался откреститься от новой инициативы Фомкин, — я не пью. Мне будет плохо, и вы сами же потом покаетесь…

— Да чё ты выёживаешься? — беспардонно прервал его знатный имперский сквернослов. — Не колыши воздух полупопицами…

Загорцев уже и забыл, когда он последний раз «так сидел». Когда же? Когда?…Да тысячу лет назад!

Четвёрка дружно поставила в центре гостиной большой стол, а на него водрузила кастрюлю с УПСом-12, три чайных чашечки и три ложки — больше столовых приборов не нашлось, ведь у экономных таутиканцев всё было рассчитано. Зеляне и не роптали: они поочерёдно пили настой, как индейцы курили трубку мира, закусывая универсальной смесью.

Кочерыжовка и в самом деле приятно расслабляла. На молодого и крепкого Романа, как и на массивного Айка, она подействовала чуть-чуть, на мелконького Тверизовского — ощутимее, а субтильного Фомкина от выпитого закачало даже в кресле, будто Айсон ему «накатил» хуком.

— Укчи от водки тоже моментом балдеют, — сказал Борис Абрамович, критически взирая на хакера. — У них в организме не хватает…ик… веществов…ик…, которые спиртягу…ик… разлагают…

— Это фермент, — просветил его Загорцев, сведущий в физиологии. — Алкогольдегидрогиназа.

— Во-во! — согласился с ним Борис Абрамович. — И каголь в укчах бродит, бродит…

— Мы же договаривались послушать Айка, — напомнил застолью Роман, вежливым прикосновением руки останавливая Тверизовского. — Айк, расскажите, из-за чего вы очутились вместе с нами в местах…кгм-кгм…столь отдалённых?

— Из-за чего…Из-за чего…, — туговато мысля, начал боксёр. — Мечтал посмотреть бокс будущего…

— Чё врешь-то, Айк?! — «перебежал» романтическую версию Айсона вертлявый «олигарх в отставке». — Да болезнь Аркинсона его заездила в дугу, а синдром Грейвера — в сосиску, — пояснял он уже Загорцеву и Фомкину. — А на Зелёнке это тогда не лечилось. Таутиканцы Айка от трясучки и подлечили. Да ещё у Айка с женщинами проблемы были: его ж чуть не засадили из-за секс-променада с «Мисс Чёрная Мерика-2». У него ж с красоткой Дэз Ашон…

— Бо, я те щас ухо откушу! — рассердился на словоблуда боксёр. — Это тебя попёрли нафиг! Помели отовсюду. Жена от него ушла, дети бросили, любовница кинула…Его самого знаете, как обзывали? — обратился Айсон к нейтральным слушателям. — Отребье! Отщепенец! С ним никто знаться не хотел. Под конец его ИМ-6 ващще хотело ликвидировать. Но Бо дожидаться не стал. Он дал драпа. Имитировал повешение. А сам спрятался в секретной клинике, где его усыпили.

— Ой-ой-ой, — впервые растерялся Тверизовский, не зная как себя вести. — Отщепенец …Хе-хе-хе…

— Борис Абрамович, — солидаризируясь с Айсоном, укротил болтуна Загорцев. — Вы, в самом деле, поделикатнее. А что до женщин…У кого из нас с ними проблемы не случались?

— Ладно, ладно, — принял замечание Тверизовский. — Сдаюсь…Да, же-е-енщины! — мечтательно задрал он голову кверху, отвлекаясь от перепалки. — Их, как деликатесы на пиру у Сыкулла, хочется ещё и ещё. До рвоты…Насытился, специальным пёрышком пощекотал пищевод, стошнило — и опять к ней, к родимой нашей бабензии. Я до того по ним соскучился, что аж стишок сочинил.

— Да что вы!? — усомнился Загорцев в романтичности имперского циника.

— Небось, на одну букву два матюга, — подъел приятеля Айсон, квитаясь с ним за давешнее.

— Матюга-а-а! — обиделся Борис Абрамович. — Сами вы — матюга! Равнение на меня!

Он залпом хлебнул зелья из посудинки и принялся декламировать, в такт незатейливым виршам и в подражание великому Кушкину, постукивая чашкой по столу:

Искал я женщину сто лет,

Искал сто синих-синих вёсен,

Без перерыва на обед,

Да заплутал середь трёх сосен.

Искал я женщину всегда,

Самозабвенно, беззаветно,

Но…, также, как меж рук вода,

Она скользила неприметно.

Я проникал в чертог царя,

Ища её, остервенело,

Исколесил полсвета зря,

Вуаль с мечты срывая смело.

Я рыскал и в глуши лесной,

Нырял в безбрежье океана,

И в суматохе городской,

На дне гранёного стакана…

Я не довольствовался малым,

Порой скитаясь по подвалам,

И мартовским котом, бывало,

Вёл бой под красным одеялом.

Я заходил в крестьянский хлев,

…Я щупал даже кур-несушек!

А Бог совал мне старых дев

Или распутных молодушек…

И я поверил, сколь ни странно,

В коварство женского обмана,

В несовершенство бытия,

В несовершенную тебя.

И умер я. Меня уж нет.

Я — демон в небе безмятежном.

И с вышины иных планет

На дев земных взираю нежно.

Мой дух прозрел, устав страдать,

Устав над суетой смеяться:

Любовь — в готовности отдать!

А не в готовности отдаться.

И диким вепрем заревев,

Взмолился я: «О, дьявол властный!

Вознагради мой страшный грех,

И отпусти…на час обратно».

Но был ответ: «Чертёнок малый,

Тебе заказан белый свет:

Опять попрёшься по подвалам,

Верша скабрезный свой обет.

И повторится всё сначала,

Без перерыва на обед -

Твой флирт под красным одеялом -

Любви на свете вечной нет».

Слушатели, внимая расчувствовавшемуся стихоплёту-женолюбу, покатывались со смеху, надрывая животики. Однако раздухарившегося экс-ловеласа уже ничем нельзя было смутить.

— Вот скажи мне, старина Айк, что для тебя женщины? — пристал Тверизовский к приятелю.

— Же-е-енщины! — мечтательно протянул Айсон.

И тут же состроил такую «маску смерти» на своей физиономии, что добрая половина представительниц прекрасного пола при виде неё «дала бы дуба», а пережившие сие потрясение заикались бы до конца дней своих.

— Же-е-енщины! — повторил Айк. — Бо, тебе ли не знать, что для меня значат женщины. Ради них я и добился титула Величайшего бойца. Когда я дрался, то воображал, что мой враг переспал с моей красоткой Дэз. И не было ему пощады. И не будет, кто хоть раз сально отзовётся о ней! Или найдутся такие?

И он обвёл компаньонов мутным взором, возжаждав кому-нибудь задать хор-рошую трёпку. И шейные мышцы Айсона вздулись в возбуждении, словно у кобры. И бицепсы и трицепсы налились кинетикой свинцового снаряда. И его откровение прозвучало в полнейшей тишине кратко, ёмко и внушительно. Столь ёмко и внушительно, что остальная троица инстинктивно отодвинулась подальше от него и опустила глаза долу. Каждый испугался ненароком столкнуться с ним взглядом, и тем самым нечаянно спровоцировать ревность к незримой красотке Дэз, от которой их навсегда отделила немыслимая толща лет и невероятное расстояние.

— Ты молодец, Айк! — блеющим бараньим тенорком находчиво похвалил его Тверизовский. — Ты — лучший! Ты превзошёл даже Презера и Хормана! Хе-хе-хе…Кгм…М-да…