Олег Фурашов - Последний мужчина

Загорцев знал, что крепости берутся по всем правилам военного искусства. И он решил «обложить» Юну со всех сторон. Потому между полётами и по завершении спасательной миссии Роман на досуге обследовал окрестности Котона. На природе он занимался сбором ароматических наполнителей: разнообразных соцветий, лепестков, трав, коры, которыми планета была чрезвычайно богата. А затем Загорцев, следуя традициям своего деда — знатного дегустатора, комбинировал саше, то есть подбирал смесь ароматов. Это ему было нужно ему для синтеза «приворотного зелья». В поисках манящего запаха следопыт также приручил некоторых диких животных. Это не составило затруднений, так как охота на планете была запрещена более тысячи лет.

В вояжах «на пленэр» его неизменно сопровождала Уиз, привязавшаяся к нему.

— Зачем тебе весь этот гербарий? — набродившись по полям и лугам, устало спрашивала она мужчину.

— Для одеколонов и духов, — кратко отвечал ей спутник, поглощённый процессом сбора.

— А выделения косули?

— Для того же самого.

— Что такое духи?

— Ароматические освежители тела.

— У-у-у, — протяжно произносила девушка. — Таутиканцы от этого отказались много-много веков назад. Мы говорим, что нет ничего прекраснее запаха чистого здорового тела.

— А если благородству чистого здорового тела придать прелесть луговой росы, пахучесть выделений желёз внутренней секреции молоденькой горной антилопы, медоточивость лесного цветка, разве станет хуже? — не спорил, а озадачивал напарницу Роман.

— Не знаю, не знаю…, — утомлённо вытирала та пот со лба, приседая на кочку.

— Тебе нужно отдохнуть, Уиз, — в очередной раз предлагал ей Загорцев. — Может, завтра ты не поедешь со мной?

— Нет, нет! — вскакивала хохотушка. — Мне не трудно. Мне хорошо с тобой. Ты мне только расскажи что-нибудь смешное, и я опять в форме. Мне нравится купаться в твоих шутках-прибаутках.

Вернувшись домой, Роман колдовал над сбором, делая экстракты и вытяжки. На основе альдегидов, эфирных масел и выделений желёз животных он готовил ароматические композиции. Выходило недурственно — должно быть сказывались дедовские гены.

— Обалдеть! — вдыхая испарения парфюмерного продукта и забыв про уроки Юны, употребляла «мусорные» словечки Уиз, закатывая глаза. — Я тащусь!..У меня аж в голове дурман. Хочу, чтоб от меня так пахло!

— Это — «Женский секрет», — говорил ей парфюмер-адепт. — В продуцировании состава нам помогла горная лань. Теперь попробуй вот это.

И он наносил на запястье девушки лёгкий мазок новой амбры собственной рецептуры.

— А-ах! — слабея, произносила та. — Я — в ауте!..Хочу, чтобы и так от меня тоже пахло!

— Это — «Женские фантазии». Рекомендуются перед сном. Вот ещё попробуй…

— А-а-ах! — уже едва слышно, подобно нюськам, попискивала Уиз. — Кайф! Хочу, что так пахло от тебя…

— Это — «Мужской торчок», — откровенничал экспериментатор. — Изготовлен за счёт…Короче, без причастия горного…как это по-нашему…леопарда не обошлось.

— Что такое «торчок»? — живо «восставала» из полуобморока таутиканка.

— Торчок?… — на ходу импровизировал Загорцев. — Торчок — это то, что мёртвого из гроба поднимет.

Имперянин «химичил» и занимался парфюмерными изысками отнюдь не по мистическому зову преставившегося предка. Апробировав дурманящий эффект духов на себе и Уиз (да простит его наивная простушка), он приступил к следующей акции.

Ранними утрами Загорцев с миниатюрной портативной ароматокурительницей конспиративно пробирался к «объекту № 1». Таковым для него являлся дом, где жила секретарь Высшего Совета. К месту работы та добиралась пешком. И стоило женщине с нежным выражением лица в рассчитанный зелянином срок показаться из подъезда, как её ожидал сюрприз: Юну обволакивало эфемерное облако божественного запаха. И она кратковременно столбенела в состоянии томной неги.

Миновала секунда-другая, Юна приходила в себя и следовала дальше. Внезапно за углом, как из засады тигр антилопу, её вновь атаковал чудодейственный аромат, и она опять непроизвольно замедляла шаги, подчиняясь неведомому диктату. В результате к служебному зданию чувственная женщина добиралась одновременно и в высочайшем эмоциональном тонусе, и в смятенном состоянии.

Если первые два утра траекторию движения Роману диктовал традиционный маршрут, по которому всегда вышагивали упругие ножки секретаря Высшего Совета, то третьей рассветной порой Загорцев скорректировал «правила игры»: он изменил трассу следования аромата. Уже он заманивал Юну за собой. И та, нервничая, поглядывая на часики и покусывая губки, следовала за влекущим запахом. И пусть тот в итоге вывел её всё к тому же особняку Высшего Совета, но, тем не менее, вывел иным путём. Юна подчинилась иррациональной силе! Искус чувств победил доводы даже таутиканского (не забудем: женского) разума.

Здесь нелишним будет добавить, что титанические усилия мыслелоба вывели из себя не только женщину с нежным выражением лица. Если та следовала за невидимым инопланетянином, то их обоих преследовала…Уиз, тоже ревниво покусывая губки. Уиз сознавала, что её поведение дискредитирует звание таутиканки в той же мере, что и реакция Юны на животные раздражители. Понимала и, тем не менее, ничего не могла с собой поделать.

Напоследок правомерно предположить, что Всевышний (тоже, как-никак, мужчина, тем паче — Первый), также взирал, только свысока, на неуклюжие потуги и выверты Загорцева, снисходительно посмеиваясь над ним. Ну, а чего же хотел от него Всемогущий, самолично лишив неразумное дитя своё достоинств из прошлой жизни, и не вознаградив его добродетелями в настоящей? Вот и приходилось имперянину коряво «выкаблучиваться», дабы залучить в сети желанную «золотую рыбку».

Ежели Господь есть, то он должен быть милостив и всемогущ. Причём, наперёд обязательно милостив. А нужда в том была — ведь кроме союзников у Романа появились и недруги. В том числе недруги по недоразумению своему. Про то и речь впереди.

Бонз был нестандартным таутиканцем. Если его соплеменники и без того были чуточку помешаны на дисциплине, то у него стремление к неукоснительному порядку приобрело педантично-гипертрофированное значение, превратилось в навязчивое состояние.

По происхождению Бонз принадлежал к «дублёрам». И на стадии его продуцирования из биологической матрицы случился малозаметный сбой, повлёкший за собой то, что новорождённый оказался предрасположенным к тому, чтобы даже атомы во вселенной разложить по полочкам. Скрупулёзность мышления затмевала в нём здравый смысл. А занятия надзорными функциями усугубили эту косность.