Олег Дивов - Назад в космос [сборник litres]

И вдруг что-то знакомое блеснуло впереди – снежно-белый излом среди радикальной черноты.

– Мировая ж революция! – Иван вытер пот. – Да это Льдистые горы! Кто же их так разукрасил?!

Местность и в самом деле изменилась до неузнаваемости. Копоть густо покрывала ледяные глыбы – видно, бились тут не на шутку.

Дробыш скомандовал малый ход, выстроил взвод на скакунах перед абордажными шлюзами. Сам, сидя в командирской башенке, вызвал лучших пластунов – Приходько и Бардина, показал им остро обломанный край хребта.

– Заберитесь на гребень выше перевала. Но не высовываться. Стрельнете одним глазом на ту сторону – что и как. И сразу назад. Семафорами там не маячить. Марш!

Пластуны ускакали.

Секретарь в томлении топтал командирский мостик, не отключая видеоканал от перископов. Где же Россохин? Победил он или погиб? И хоть бы след от его эшелона! Все сгорело!

На изломе хребта вдруг вспыхнул синий огонь – сигнал от Приходько. Погас и снова вспыхнул. Все спокойно.

– Ихнюю ж мать! – Дробыш покачал головой. – Сказал же – не семафорить там!

Но фонарь продолжал настойчиво мигать, призывая подогнать эшелон ближе. Не ловушка ли? Связываться с пластунами напрямую по мозготайпу не хотелось. Что, если их уже поймали да подменили? Дробыш включил прожектор на башне и просемафорил:

– «Как на кладбище Митрофаньевском?»

– «Отец дочку родную убил», – ответил синий фонарь.

Порядок. Это была любимая приходькина песня. Он всегда исполнял ее после крепкого ужина и обязательно с неподдельной слезой. И если отозвался сразу, значит, подмены нет.

– Ладно, – сказал секретарь. – Где наша не пропадала!

И, приложив губы к переговорной трубе, гаркнул в машинное:

– Давай, Захар! Через колею и, с разгону, на гору!

Обычно составы, курсирующие Красносельскими кругами, ходят только вдоль колеи, разделяющей кольца планетарной туманности. Но военному эшелону эти граммофонные правила не писаны, он, как гусеница, сокращаясь и распрямляясь, перебирая цепкими ножками под брюхом, может переползать с кольца на кольцо, взбираться на скользкие кручи, а если надо, то и перепрыгивать, благо, гравитация здесь курам на смех – только кино снимать про высадку буржуев на Луну.

Эшелон с разбегу выскочил на перевал и резко развернулся, вытянувшись вдоль гребня и ощетинившись на ту сторону сразу всеми орудиями – и носовыми, и кормовыми. Дробыш глянул вниз через выдвинутый до предела перископ и тихо присвистнул. Противоположный склон хребта был изрыт разнокалиберными воронками, будто лунными кратерами. У края самой большой воронки, как трухлявый гриб, торчал, покосившись, пограничный артиллерийский дрон. С первого взгляда было видно, что он мертв – бронебойные снаряды и противобункерные ракеты понаделали в его мясистой шляпке и пузатой ножке не меньше дыр, чем прогрызла бы в обычном боровике голодная белочка. Тяжелые мортиры были выкорчеваны с корнем, скорострелы прямой наводки безнадежно повесили оплавленные носы стволов. Изо всех дыр, как паста из тюбика, медленно выдавливался плотный дым и, не имея опоры в безвоздушной среде, расползался толстым слоем по закопченному льду.

Дрон был изувечен до неузнаваемости, и все же Иван сразу сообразил: это был тот самый буржуйский пограничный автомат, который раньше охранял переход на обратную сторону Кольца, а в прошлом году пропал без следа – как корова языком слизнула. Буржуи тогда очень возмущались. Мы, конечно, отметали все обвинения как происки, хотя найти его пытались и сами – игрушка-то дорогая и в умелых руках небесполезная.

Дробыш задумчиво потер уже пустивший колючую поросль подбородок. Разделать под орех тяжелый артиллерийский дрон мог только комэск Россохин, лопни мое классовое чутье!

Только где же он сам? Где беспощадный эшелон «Красный богатырь» и с ним взвод несокрушимого эскадрона? Из-за чертовой копоти никаких следов не видно.

– Взвод, слушай мою команду! – сказал Дробыш в трубу. – Обшарить тут каждый камешек, каждую ложбинку! Найти след! Кто стрелял, в кого стрелял и где все. Врассыпную рысью – марш!

Лопнули внешние люки, стальные скакуны красноармейцев, как блохи, запрыгали по склону гор. Бойцы понимали, что ищут следы своих товарищей, потому агитировать никого не надо было. Но и Дробыш понимал: хочешь, чтоб было сделано как следует, – сделай сам. Потому он тоже спустился в шлюз, надел скафандр, оседлал каурого Черта и, вдавив газ до предела, выпрыгнул на склон. Но выпрыгнуть – это полдела. А вот куда дальше? Кругом одно и то же – вложенные друг в дружку, трущиеся, медленно ползущие вокруг тусклого светила протопланетарные кольца. Одно вперед, другое назад, на третьем сам стоишь. А там – четвертое, пятое, двадцатое… То есть на самом-то деле все они, конечно, несутся по кругу в одну сторону. Только одни опережают, другие отстают. Черт его знает, почему так, но если и был тут какой след – давно уехал, искать бесполезно. А если и найдешь, так никуда он не ведет – найди-ка его на следующем кольце…

Из-за дальнего камня вдруг показался Бардин. Замаячил: сюда! Дробыш пришпорил механизм и пружинисто подскочил к разведчику. Ничего, помнит еще коленка, как со скакуном управляться! Не отсидел по кабинетам.

– Ну, что тут у тебя?

Вместо ответа боец ткнул перчаткой себе под ноги. Только теперь Дробыш разглядел, что у ног пластуна не бугор закоптелый пучится, а лежит какая-то живность, правда, мертвая.

Секретарь соскочил с седла и присел над тушкой некрупной, в собаку, трехногой твари, покрытой густой, почерневшей от копоти косматостью – не то чтобы шерстью, а как у медузы – не поймешь, не то щупальца, не то водоросли. Длинный суставчатый хвост оканчивался зазубренным, металлически поблескивающим жалом. Одним словом, перед Дробышем, неплотно прижатый к скале слабым тяготением, лежал самый обыкновенный прищепень мелкой породы.

Вот тебе раз! Секретарь потянулся к щеке – чесать бороду, но рука наткнулась на стекло шлема. Тьфу!

– Мы их за тварей неразумных держали, а они вон чего! – Бардин шевельнул ногой тушку прищепня. – Пограничные боты угоняют, налеты на эшелоны устраивают! Ну, скажи, Иван Ильич, что за галактика! Никому верить нельзя!

Дробыш пожал плечами. Прищепни попадались ему и раньше, но ничего подобного за ними не замечалось. Да и сомнительно как-то. В крохотной головенке прищепня мозгам и места-то нет. Разве что эти его патлы и есть извилины…

– Торопиться не будем, – сказал он Бардину. – Снеси его в эшелон, дома ветеринар посмотрит.

И, снова садясь в седло, прибавил:

– Продолжать поиски!

Витька совсем измаялся, меряя шагами диагонали тесной камеры, останавливаясь то и дело, прислушиваясь и снова пускаясь в путь – теперь по периметру. Адская тишина не давала ни битика информации. Хоть бы протопал кто за стенкой, скрипнули бы амортизаторы, хоть горизонт вагона покосило бы, что ли! Ничего.