Лили Брукс-Далтон - Полночное небо [litres]

Старшие классы школы и почти все годы в колледже Августин провел, словно прячась от окружающих под мантией-невидимкой. Тихий, умный и недоверчивый юноша, лишь на последнем курсе он узнал, что две девушки, сидевшие с ним рядом на занятиях по термодинамике, давно положили на него глаз. Стоит ему захотеть, и он получит любую из них, – а может, сразу обеих. Другой вопрос, хотел ли он этого? И что бы стал делать дальше?

У него уже был секс – однажды, в старших классах, – и он счел это занятие довольно приятным, но слишком суетливым, чтобы всерьез им увлечься. И все же этот способ романтической подзарядки его манил, как и все неизведанное. Было здесь нечто сложнее простого сплетения человеческих тел, и это касалось загадочной сферы эмоций. Августин никогда не отступал перед сложной научной задачей, поэтому, недолго думая, переспал сначала с одной сокурсницей, а затем и с другой.

Девушки оказались подругами по студенческому клубу, быстро узнали, что встречаются с одним и тем же парнем, и очень разозлились на него и друг на друга. Семестр прошел на фоне слез и писем с угрозами; одну из девушек даже исключили из колледжа. Тем не менее, Августин счел эксперимент удавшимся. Он кое-чему научился и понял, что еще многое предстоит узнать.

В последующие годы он продолжил ставить опыты в сфере эмоций, разрабатывал новые, все более действенные способы привлечь женское внимание. Он активно, не скупясь на комплименты и подарки, добивался любви подопытных, а когда девушки наконец в него влюблялись, – бросал их. Это происходило постепенно: сперва он переставал звонить, потом – оставаться на ночь; затем прекращал нашептывать льстивые нежности. Девушки не хотели терять того, кем в мыслях уже завладели, поэтому с удвоенным рвением старались его удержать. Их сексуальные уловки становились изобретательнее, и Августин наслаждался этими дарами сполна, – а потом ругал подопытных за отсутствие гордости. Приглашения в кафе, кино или музей начинали поступать от них в одностороннем порядке. В конце концов Августин полностью рвал отношения. Он никогда не прощался и не тешил никого дежурным «дело не в тебе, дело во мне». Он просто исчезал навсегда. И если обиженная пассия находила его и припирала к стенке, он добивал ее равнодушием: вел себя так, словно встречался с ней только от скуки. Стыда он не чувствовал, только любопытство.

Женщины, которые пали жертвами его экспериментов, отзывались о нем довольно предсказуемо: козел, подлец, сукин сын, подонок. Награждали его и клиническими диагнозами: неисправимый лжец, социопат, псих, садист. Некоторые эпитеты его удивляли, хотя порой он думал: а вдруг они правдивы? Да, «козла» он, пожалуй, заслужил, – но «социопата»? Впрочем, когда ему было от двадцати до тридцати с небольшим – до того, как он получил работу в Нью-Мексико, – такая характеристика могла быть вполне справедливой. У всех своих женщин он наблюдал такие сильные чувства, каких никогда не испытывал сам. Всего лишь намек на симпатию с его стороны разжигал в них бурю эмоций.

Августин не помнил, любил ли свою мать или просто манипулировал ей в личных целях. Неужели уже в детстве он проводил эксперименты – смотрел, какие приемы работают, а какие нет? Возможно, он всю жизнь был таким?.. Ответы его не слишком интересовали – что только подтверждало верность предположений.

Он никогда и ничего не принимал близко к сердцу. Он хотел лишь заглянуть на территорию любви: посмотреть, что за цветы там цветут, что за звери обитают. Чем отличается влюбленность от плотского вожделения? Разные ли у них симптомы? Августин бесстрастно препарировал любовь – нащупывал ее границы, выявлял изъяны. Он не поддавался чувствам – он досконально их изучал. Его это развлекало: еще одна неизведанная область знаний. И хотя свою основную работу он считал гораздо более благородной, тем не менее, вопросы касательно любви не находили быстрых ответов, все время оставалось что-то непознанное. А Августин привык добираться до истины, поэтому продолжал свои изыскания.

Однако эксперименты таили опасность и для него самого. Когда-нибудь он должен был оступиться. Подопытных появлялось все больше, их чары становились коварнее. Он находил новых женщин в кафе, встречал их на работе, на прогулке. И все они друг друга знали – ведь когда меняешь девушек, как перчатки, проще всего приметить новую среди подружек предыдущей. Августин не утруждал себя извинениями. Легче было молча исчезнуть – устроиться в другую обсерваторию, получить новый исследовательский грант или уехать преподавать на другой конец страны. Начать с чистого листа. В любовных связях он видел лишь побочный проект, а во главе угла всегда оставалась работа – та, что посвящена звездам. Ему нравилось разнообразие женских тел, нравились груди, бедра и животики, – но только в качестве разгрузки после рабочего дня.

Поведение влюбленных женщин оставалось для него загадкой. Они раздували из мухи слона, часто несли всякий вздор.

Когда Августин получил свою первую ученую степень, его отец уже умер, а маму навсегда заточили в психиатрическую лечебницу. Других родственников у него не было, не у кого было учиться любви. Из детства он вынес блеклые воспоминания о болезни и безрадостных буднях.

Августин не любил смотреть телевизор, не читал романов. Знания он черпал из самой жизни, наблюдая за ней. Так он подошел и к вопросу любви: опытным путем установил, что она прячется в неистовом вихре не всегда приятных эмоций, – словно незримый и недостижимый центр черной дыры. Любовь не подчинялась логике и прогнозам. Эксперименты Августина лишь подтверждали, насколько чужды ему подобные материи. Со временем он пристрастился к алкоголю, а к женщинам охладел. Новый, быстрый способ забыться доставлял ему гораздо меньше проблем.

Когда Августину было за тридцать, его пригласили работать в Сокорро, штат Нью-Мексико. Там располагался Комплекс имени Карла Янского – центр передовых исследований в области радиоастрономии. Молодой и фотогеничный ученый, он привлек внимание прессы; его работа считалась прорывом в своей области. Но он знал, что еще не оставил значимого следа в истории, что настоящие открытия ждут его впереди. Цель была близка. Он чувствовал, что вот-вот представит миру теорию, которая вознесет его на научный олимп.

Слава беспринципного сердцееда сопровождала его повсюду, куда бы он ни направлялся, – как, впрочем, и репутация незаурядного и въедливого исследователя. Все обсерватории мира предлагали ему работу, да и университеты вовсю приглашали на должность профессора. Но Августин ненавидел преподавать, он всегда хотел – жаждал – познавать неизведанное.