Сергей Лукьяненко - Знание - сила: Фантастика. 2006-2010

Я вытащил флягу. Граммов сто пятьдесят в ней еще сохранилось — не было у меня сегодня повода обстоятельно глотнуть на радостях, и с горя тоже не успел… Весьма кстати. Я осторожно приподнял голову незнакомца и влил в вялый рот пару глотков. Незнакомец не капризничая проглотил коньяк, и глаза его, наконец, выплыли из подо лба на положенное им место. Страшноватые, признаться, глаза — в багровых прожилках, глубоко запавшие, с прыгающей искрой безумия, совершенно больные глаза. Он обшарил взглядом мое лицо миллиметр за миллиметром, будто запоминая. Потом внезапно разразился лающим кашлем. Минуту, две он сипел и хрипел, так что я решился легонько хлопнуть его промеж лопаток.

— Кх…де я? — задыхающийся шепот.

— Пока еще здесь. На этом свете. Ты споткнулся и хорошо треснулся головой. Терпи, земляк, все будет нормально…

Я неважный физиономист, но «земляка» интересовало явно не это. Он молча и пристально смотрел в мои глаза — ждал, когда я скажу важное для него. Похоже на полную потерю ориентации — видать, крепко треснулся. Ладно.

— Там — Глухое, километра четыре лесом, — я махнул рукой за спину, потом указал на закат и добавил зачем-то — А там Вологда, сто двадцать кэмэ…

Эта нехитрая информация обрадовала незнакомца чрезвычайно. У него даже глаза заблестели, он попытался приподнялся немного, вцепившись мне в колено, но пальцы соскользнули.

— Число сегодня — какое?

— Двадцать третье, — ответил я и улыбнулся. — Сентября. Страна Россия, планета Земля. Глотнешь еще?

Увы, моя улыбка канула втуне, потому что незнакомец немедленно спросил — какой год. Он не шутил. Я ответил — автоматически, потому как совсем перестал понимать происходящее. И тут он мне выдал.

Это можно было бы назвать торжественной речью, вот только обращена она была не ко мне. Она изобиловала наукообразными терминами, это была каша, из которой время от времени всплывали разнообразные «плотности потока», «пространственные калибровки» и тому подобное, смутно знакомое, но никак не относящееся к нашей встрече — на продуваемой осенним ветром просеке, за сотни миль от цивилизации. Часто поминались разнообразные «точки» — кризисные точки, узловые точки, реперные (кажется) точки, а также точки отсчета. Остальное было еще хуже. Вероятно, найденыш мой все-таки бредил. Он откинулся в изнеможении на сырой мох и блаженно прикрыл глаза, он улыбался какой-то дикой полуулыбкой и бормотал, бормотал, бормотал.

Он был странный. Длинные волнистые волосы в недалеком прошлом явно были аккуратно подстрижены, окрашены и даже, кажется, завиты. В правом ухе у него болталась клипса, серебристая продолговатая бочечка. Так вот, на ней были две маленькие лампочки. Красная периодически вспыхивала, вторая, прозрачная, бездействовала. Вологодчина, глухомань, дичь. И финтифлюшки в правом ушке… Откуда он здесь взялся, такой красивый? Хотя ладно, это нас не касается. Пока.

А вот клипса меня заинтриговала. Разглядывая ее, я не сразу заметил, что бормотание стихло. Потерпевший тоже разглядывал меня. У него было необычное выражение лица — смесь предвкушения с недоверием на грани разочарования. Так иногда смотрит на хозяина собака, когда тот достает из холодильника кость — неправдоподобно большую, мясистую, и неизвестно еще, в чьей миске она окажется…

И вдруг он назвал мое имя и фамилию.

В абсурдистской пьесе всегда наступает момент, когда абсурд делается нормой. Я вежливо кивнул: вы не ошиблись, сударь, а с кем, простите, имею честь..? Незнакомец всхлипнул, взял мою руку в свою и прошептал:

— Это действительно ты… здравствуй, предок мой!

На этом его силы кончились. Руки соскользнули, он снова закатил глаза и повалился резко назад, так что я едва успел его подхватить. Первый акт в театре абсурда закончился. Наступил антракт.

Ну что ж, потерянно думал я, попробуем подвести итоги? Молодой человек явно городской внешности. По-видимому, хорошо образован. Половая ориентация сомнительная. Меня знает, величает «предком». Свалился на мою голову посреди глухого леса — не иначе, с неба. И это не фигура речи — чтобы так оцарапать себе макушку, споткнуться мало, нужно упасть вниз головой. Вон, кстати, цепочка моих следов — глубокие вмятины во мху, медленно заполняющиеся холодной болотной жижей. И это, господа присяжные, ЕДИНСТВЕННЫЕ следы в районе происшествия. Потерпевший следов не оставил. У меня вон сапоги в грязи по это самое, выше голенища. А у потерпевшего?

Сапог у потерпевшего не оказалось. Были валенки — из тонкого белого войлока, они плотно сидели на ноге, как модельный сапожок, и украшены были цветной вышивкой. Чистые и сухие сувенирные валенки. А то, что на первый взгляд я принял за штормовку, оказалось шубой. Короткий и очень плотный мех, надо думать, синтетика — зрительно он создавал впечатление бездонной глубины. Я сунулся под шубу в надежде обнаружить документы — и увидел пурпурное трико под горло. Оно обтягивало тощие ребра, будто вторая кожа.

Помнится, я был нечеловечески спокоен. Сейчас ты не будешь ни о чем рассуждать, сказал я себе. Сейчас ты взвалишь этого бедолагу на плечо и попрешь его в деревню. Будет нелегко, но ты справишься, сказал я себе. Там ты сдашь его на попечение какой-нибудь местной бабке-ёжке, ворожее, пусть травяной отвар состряпает… А потом ты пойдешь по грунтовке и выйдешь на бетонку. Потом пойдешь по бетонке, и может быть, тебе попадется попутка. Хотя, скорее всего, не попадется. И рано или поздно ты, голубчик, притопаешь в райцентр. Где есть и райбольница, и телефон, и прочие блага цивилизации. Включая, кстати, милицию.

И все это время ты будешь нечеловечески спокоен, сказал я себе. Как сейчас. И попутный ветер будет дуть тебе в спину. Как сейчас. Ты будешь спокоен, даже когда полностью стемнеет и упадет непроницаемый, вязкий ночной туман. Даже если в тумане будут плясать ведьмы и лешие. Даже если всю дорогу ты будешь слышать за спиной чавканье чьих-то шагов. Как сейчас.

В правую почку мне уперлось нечто твердое, железное.

— Брось ствол, падло.

Я так и поступил.

— Медленно вставай и повернись так, чтобы я видел твои лапы.

Я медленно встал и повернулся.

Детина был выше меня на голову — ручищи, ножищи, бородища. Чудовищного размера кирзовые говнодавы и брезентовая плащ-палатка — в обтяжку. Тяжеленная одноствольная «тулка» теперь смотрела в землю. Она была лишней — этот детина ни хрена, надо понимать, в жизни не боялся, а кильками вроде меня он пиво закусывал. На голове его сидела неопределенного оттенка фуражка с неопределенной же кокардой. Егерь. Он же лесник. Охотник за браконьерами, хозяин здешних мест. Суровый и нелицеприятный…

— Рассказывай, — потребовал он сурово.