Сергей Лукьяненко - Знание - сила: Фантастика. 2006-2010

Объективно рассуждая, он был прав. Для стороннего наблюдателя ситуация выглядела крайне сомнительно. Небритый мужик с ружьем в лесной глуши обшаривает — или раздевает — раненую, судя по всему, женщину. Необходимо разоружить, потом допросить, далее по обстоятельствам. Безупречная логика. Только вот мне не хотелось быть отведенным куда следует, а то и — для пущей сохранности — быть оглушенным прикладом «тулки». Нужно было срочно переводить ситуацию в плоскость доверия, доброжелательности и взаимовыручки.

Я дружелюбно улыбнулся и развел руками:

— Я наткнулся на этого типа десять минут назад. В том же виде, что и сейчас. Документов у него нет. Я только хотел.

— А у тебя документы — есть?

Медленно, левой рукой я достал из-за пазухи всю пачку — паспорт, лицензию и разрешение на ружье, протянул их егерю. Паспорт он изучал до неприличия долго, зато потом проворчал враз смягчившимся голосом:

— Москвич, стало быть.

Видимо, то, что я оказался москвичом, сняло с меня большую часть подозрений: за семь верст киселя хлебать и т. д. Егерь тем временем осматривал лежащего. Кровь у того уже свернулась, дышал он ровно, но пока еще пребывал «по ту сторону действительности». Заглянул, как и я, под шубу, и выпрямился с несколько обалдевшим лицом. Оглянулся по сторонам — обалдение усилилось. Я счел нужным пояснить:

— Знаю не больше вашего. И вижу его первый раз в жизни.

— Слухай, что здесь вообще произошло? — кругообразно повел рукой егерь.

Не знаю, как я не заметил этого сразу. Вероятно, сначала этого просто не было. Мы оба стояли возле лежащего, а вокруг нас, в радиусе метров примерно трех, могучая осока, еще недавно — готов в этом поклясться — свежая и сочная, претерпевала загадочную метаморфозу. Кончики жутких стреловидных листьев стремительно желтели и закручивались в кольца, будто обожженные тепловым ударом. Высоченный стебель борщевика оказался, по видимому, на самой границе круга, и невидимый огонь прошелся точно посередине его. Дальняя от нас часть стебля невозмутимо покачивала мясистыми бордово-зелеными лапами, а с внутренней стороны листья сморщились и побурели. На наших глазах один отвалился и с сухим шелестом спланировал по ветру. Это было страшно. Это было необъяснимо. Этот полуобожженный куст не укладывался в сознании, он вызывал какой то противоестественный ужас. При том, что мы стоим в самом центре…

Должно быть, вид мой был жалок и нехорош, потому что лесник произнес быстро:

— Может, взорвалось у него чего, порох там или шашка сигнальная, как думаешь? Хотя нет, непохоже. Может, молния ударила?

— Это при ясном-то небе? — выдавил я обморочным голосом. Будь на небе хоть одна тучка, я согласился бы на молнию.

— Бывают такие молнии, шаровые называются. Без грозы бывают. Летает где попало, потом как е…

Добрый лесной житель явно хотел меня утешить, его басистая матерщина была — островок реальности в свихнувшемся мире. И я согласился на шаровую молнию. Смеркалось все быстрее, и надо же было, наконец, куда-нибудь нести раненого. Егерь вручил мне свою «тулку», взял найденыша на руки и зашагал по просеке вправо, на закат. Я не стал спрашивать, куда, спросил только, как у него обстоит дело с транспортом. С транспортом дело обстояло хреново, но зато имелась радиосвязь с районом. В порванном болотнике отвратительно хлюпала вода, нога закоченела, ветер все сильнее завывал в верхушках сосен, и где-то в отдалении обреченно и тоскливо каркала недобитая мною ворона.

⠀⠀ ⠀⠀

Бригада «Скорой» работала быстро и профессионально. Никаких ненужных вопросов они не задавали. Пока пожилая врачиха скупыми точными взмахами обрабатывала и бинтовала ссадину на голове потерпевшего, румяный и коренастый фельдшер успел вытащить и разложить носилки, всадил найденышу внутримышечно пару кубиков чего-то зеленого и приладил капельницу. Я помог установить носилки на направляющие, мы задвинули их в недра фургончика «до щелчка», медбрат нырнул следом. Здоровяк егерь в свете тусклых фар «Скорой» торопливо обсуждал что-то с врачихой. Ночь упала, как чернильная бомба, мрак клубился на расстоянии вытянутой руки, и даже ветер стих, заблудившись в соснах.

Потом меня окликнули по имени. Фельдшер снова открыл задние дверцы фургона и махал мне рукой — подойди, мол.

— Приятель твой очнулся, тебя требует.

Я опасливо покосился в сторону кабины — не слышат ли? Но там уже никого не было, зафыркал остывший мотор, фургон затрясся. Внутри было полутемно, видна была только обмотанная белым голова на каталке. Я на ощупь двинулся вперед, и тут же в мою руку впились ледяные пальцы лежащего.

— Пожалуйста, это очень важно… завтра ровно в полдень, ты должен быть… прийти.

— К тебе в больницу? К полудню я вряд ли успею.

— Не обязательно… в больницу, можно на то место, где мы… где ты меня…

— Но зачем?!

— Очень нужно… придет человек, мой знакомый… все объяснит, расскажет… ровно в полдень… важно…

— Хорошо, приду, — пообещал я.

Он врал, это было очевидно. Зачем-то ему было надо, чтобы завтра в двенадцать я оказался на той просеке, а зачем — недосуг было объяснить. Шофер наконец запустил двигатель, и найденыш крепче вцепился в мою руку. Едва ли он хотел мне плохого.

— Ты запомнил… пообещай. — еле слышно за ревом двигателя.

— Обещаю. Завтра в двенадцать, на том же месте. Приду.

Но тут в дверях возникло свирепое лицо водителя. Фельдшер нетерпеливо хлопнул меня по спине, и я выпрыгнул из фургона. Оттуда до меня донеслось:

— Обязательно разыщи меня, слышишь?!

— Как тебя звать-то? — крикнул я в темноту.

Двери захлопнулись. Фургон неуклюже запрыгал по ухабам. Последний раз мигнули на повороте заляпанные грязью красные габариты, и темень стала абсолютной. Стали слышны неопределенные звуки из темноты — похоже, егерь облегчался перед дорогой. Потом зашуршал гравий, послышалось тяжелое дыхание, мелькнул огонек папиросы.

— Можешь заночевать у меня, — сказал егерь-лесник.

— Спасибо, но я лучше пойду, — сказал я. — Хозяйка волноваться будет.

Моя «хозяйка» — отставной механизатор совхоза Петрович — вряд ли стал бы волноваться. Не появись я больше вообще никогда, или приди в обнимку с трехглазым марсианином, прилети на крыльях — Петрович воспринял бы это как должное. Он был человек решительно неназойливый, и этим в значительной степени определялась наша, вот уже шестилетняя, молчаливая мужская дружба. Сейчас он уже выпил и спит, и не будет задавать вопросов. Как раз то, что нужно.

— Не заблудишь? — спросил егерь-лесник.

— Не должен, — ответил я.

— Тогда прощевай?

— И вам не болеть.

Я перепрыгнул кювет и, загребая сапогами, наискосок по влажной стерне пошел в нужную мне сторону. Выйду к реке, решил я, а там по берегу — мимо не пройду. Глаза уже привыкли к темноте, и я — наконец-то! — был нечеловечески спокоен. Сегодняшний лимит неожиданностей, надо понимать, покрыт и перекрыт многократно. А хоть бы и нет — плевать. Этот день превратил меня в фаталиста. Я даже принялся насвистывать, и будь в небе молодой месяц, обязательно взглянул бы на него через левое плечо. Но месяца не было. Первые знобкие клочья тумана, не спеша, проползали низко над полем, заключая меня в нежные и маслянистые объятья.