Марко Клоос - Сроки службы [litres]

– А сейчас я могу стоять здесь и зачитывать тебе все, что написано мелким шрифтом, или ты просто поставишь подпись, и мы разойдемся в стороны. Никаких скрытых подвохов там нет, обещаю, дробить руду на заводском корабле тебе не придется.

Из того, что я пока знаю о майоре, следует, что доверять ему – такая же славная идея, как пытаться вести корабль класса «Шершень» при помощи зубов, но я помню, что он боится сержанта Фэллон и что сержант свернет ему шею, если он нарушит обещание. Я тянусь за документами, и Унверт отдает их мне. Я быстро пролистываю бумаги – густой юридический диалект, прямо как в формах, что мы заполняли в Ореме, – и открываю последнюю страницу. На зажиме, скрепляющем документы, висит ручка.

В третий раз за свою недолгую армейскую карьеру я заполняю кучу форм и росчерком пера меняю свой статус.

– С этого момента, Грейсон, ты больше не служишь в Территориальной армии.

Я медленно киваю и передаю бумаги обратно майору. Он убирает их в кейс и выжидающе смотрит на меня:

– Планшет – собственность ТА, – говорит он, и я пожимаю плечами. – Ты должен его сдать. На флоте тебе выдадут новый.

Я беру свой ПП, на экране которого все еще висит незавершенное письмо Халли, и неловкой рукой отдаю его майору. ПП никому не выдаст моих личных файлов, все данные хранятся в самой АрмНет. Как только я включу новый ПП, он откроет недописанное сообщение как раз на том месте, где меня прервали, но все равно я будто отдаю свой дневник шантажисту. Майор Унверт берет планшет и бросает в кейс, даже не взглянув на него. Потом достает из бокового кармана сложенные вдвое бумаги и бросает их на кровать.

– Вот приказ о вашем переводе, и на этом наши дела закончены. Прощайте, мистер Грейсон, – говорит он и поворачивается к выходу.

– Подождите, – говорю я. – Мои личные вещи остались в Шугхарте.

– Я прикажу их переслать, – говорит он, не замедлив шага. Выходит, не обернувшись. Даже не закрывает за собой дверь, будто на меня не стоит больше тратить ни малейших сил. Я смотрю, как он стремительно идет по коридору к лифтам.

Без ПП у меня не остается ни малейшего развлечения и никакой связи с отрядом или Халли. Я снова ложусь на тощую подушку и смотрю на проекционное окно, убеждающее меня, что снаружи осенний озерный берег.

Я получил то, чего хотел с тех пор, как отправился в офис вербовщиков – место в космических войсках. Когда доктор признает меня годным к службе, я отправлюсь на шаттле в Великие озера, где все флотские новобранцы проходят начальную тренировку, а через шесть недель полечу в техшколу на Луне. Наконец-то попаду в космос, увижу планету с расстояния в несколько сотен тысяч километров. А после обучения отправлюсь на военном звездолете за десятки световых лет отсюда.

Так почему мне кажется, что меня только что выкинули на обочину и бросили в одиночестве?

Мои вещи прибывают на следующий день. Батальон не потрудился даже отправить мои небогатые пожитки с посыльным. Вместо этого они прибывают в стандартном армейском почтовом контейнере, маленьком пластиковом корытце чуть больше пищевого лотка. Внутри – два комплекта одежды, которые я взял с собой на Начальную подготовку и надевал после этого лишь для поездки в Шугхарт.

Так странно снова видеть свои гражданские шмотки. Это моя последняя ощутимая связь с прежней жизнью. В одном из этих комплектов я ходил повидаться с отцом – рубашка с коротким рукавом, джинсы из синтетического хлопка и тонкая куртка с капюшоном неброского серого цвета. Все это – убогое барахло, которое стоит пару долларов, тряпки для нищих. Когда я примеряю свою старую одежду, то внезапно чувствую себя ущербным, недостойным, не на своем месте. По сути, я снова стал никем: уже не солдат ТА, еще не служу на флоте.

Я переодеваюсь обратно в больничную пижаму. Как бы она ни была уныла и проста, все же это своего рода униформа, и она снова делает меня человеком, который имеет право находиться в палате военного госпиталя. Я больше не чувствую себя трущобной крысой, которая ухитрилась пробраться туда, где ей не место.

Когда я спускаюсь в кафетерий для уже традиционного дневного распивания кофе с сержантом Фэллон, место за поясом, где я носил ПП, ощущается неестественно пустым. Я до конца не понимал, насколько зависел от планшета, пока его не отобрали.

– Привет, сержант, – говорю я сержанту Фэллон и сажусь напротив. Сегодня она распустила свои темные волосы, и я впервые вижу ее без обычной прически, удобной для шлема. Так она выглядит более женственной, и обрамляющие лицо пряди волос смягчают ее точеные черты. Она привлекательная женщина, и в очках показалась бы библиотекарем, а не солдатом, если бы носила свободную одежду, скрывающую твердые, как камень, мышцы бойца.

– Здоро́во, отрыжка флотская.

Я усмехаюсь в ответ на ее приветствие:

– Еще не совсем. Придется подождать, пока док не скажет, что со мной все в порядке, а потом я отправлюсь отсюда прямиком в Великие озера на ближайший учебный цикл.

– Рада за тебя, – говорит она. – Получается, что с завтрашнего дня мы больше не увидимся.

– А что будет завтра?

– Меня отправляют в другой госпиталь на реабилитацию. Несколько недель какой-то терапевтишка будет учить меня ходить. К возвращению в батальон я окончательно потеряю форму.

Я готов поставить половину своего выходного пособия, что сержант Фэллон уже ежедневно подтягивается и отжимается в своей палате. Она не из тех, кто будет месяц просиживать штаны, смотреть сетешоу и лопать булочки. Мне уже жаль бедолагу-терапевта, которому почти наверняка будет не угнаться за новой пациенткой.

– Майор забрал мой ПП, когда я подписал бумаги о переводе, – говорю я. – Я не могу больше ни с кем связаться. Если вы вернетесь в отряд прежде, чем мне выдадут на флоте работающий ПП…

Я не знаю, попросить ее передать ребятам, что мне жаль, или что я скучаю по ним, или что мне стыдно бросать их, не попрощавшись, и не заканчиваю фразу, но сержант Фэллон просто кивает.

Потом она протягивает мне руку:

– Ты больше не в моем отряде. В общем-то, ты уже и не в ТА, так что можем звать друг друга по имени. Я – Бриана.

Я пожимаю ее ладонь:

– Эндрю, но вы и так это знали.

Немного странно думать о ней как о «Бриане», а не «сержанте Фэллон». Неделю назад такое обращение к ней было бы неподобающе компанейским, почти нарушением субординации. Теперь мы – просто два человека, не скованных больше сложными правилами военной традиции и устава.

Все же часть меня никогда не перестанет думать о ней как о моем сержанте. Она – самый несгибаемый, компетентный и справедливый солдат из тех, кого я встречал, и своих подчиненных оценивает строго по способностям. Если бы хоть десятая часть вооруженных сил состояла из людей вроде сержанта Фэллон, мы бы уже пятьдесят лет как выбили СРА со всех обитаемых небесных тел от Земли до Дзеты Сетки. Но вместо этого на нас висят люди вроде майора Унверта, которые поднимаются до верхов, едва превосходя ожидаемый порог усилий. Если армия – отражение общества, которому она служит, то удивительно, что Содружество все еще держится на вершине земной пищевой цепочки. Даже со всем этим мертвым грузом в наших рядах мы можем держать оборону против СРА и десятков региональных сил на Среднем Востоке и в Тихоокеанском кольце, у которых маловато ресурсов и многовато недовольства соседями.