Дарья Бобылёва - Неучтенная планета [litres]

– Ними… – Арц встал и направился к нему. Тот попятился и уперся спиной в стену. Рад протянул раскрытую ладонь, но на полпути, когда пальцы виза уже шевельнулись в ответ, остановился.

– Ними. Я тоже… я тоже не с самого начала знал…

Из его руки вылетело облачко мельчайших капель, окутавшее лицо виза. Ними попытался отвернуться, но капельки уже осели на его коже, а какое-то количество вещества он успел вдохнуть. Растительный покров на его теле почти сразу же стал темнеть и съеживаться, увядшие цветы посыпались на пол.

За дверью послышались шаги.

– Это за тобой, Ними…

Виз метнулся на балкон, взмахнул руками и в ужасе уставился на ничуть не изменившиеся металлические конструкции вокруг. Он зажмурился и попробовал еще раз. Ничего не произошло.

– Мы тоже хорошо вас изучили. Ты больше ничего не сможешь вырастить… – Рад стоял посреди комнаты, прижимая побелевшие лапки к груди, а вокруг уже толпились другие арцы, в шлемах с защитным полем и с искрящимися копьями в руках.

– Подожди! – Ними шагнул к Раду, но тот, растолкав своих вооруженных соплеменников, бросился прочь из комнаты. – Рад! – Виз рванулся следом, маленькие арцы повисли на нем. – Рад, прости меня!

И тут серые утренние небеса разверзлись. Они разорвались напополам, словно давно покинувший этот мир Перводвигатель все-таки решил наконец вмешаться. В разломе затрещали молнии, заворочалось что-то огромное, и раздался оглушительный рев:

– СЕЕЕЕЛЕЕЕС ВЕЕЕРНИИИСЬ СЕЕЕЕЙЧААААС ЖЕЕЕЕ!!!

Рад лишь изредка решался взглянуть на экран. Там был Ними – он сидел на краю узкой койки, затененной специальным навесом, весь потемневший и как будто увядший. Нет, не как будто – его растительный покров высох и уже начал отваливаться, проглядывала бежевая, сморщенная от недостатка влаги и света кожа. Иногда Рад бросал быстрый взгляд на экран именно в тот момент, когда Ними поднимал голову – и тут же отворачивался, чтобы не видеть его выцветших глаз. Арц нажимал на бугорок под указательным пальцем и говорил, говорил, говорил.

– Ними, я знаю, ты мне не веришь, и я тебе тоже не верю, и себе не верю, я никому, никому… Ними, послушай. С самого начала я тоже ничего не знал. Узнал совсем недавно и… Да, я не сказал тебе! Потому же, почему и ты мне не сказал… Ведь ты тоже молчал! Знал и молчал! А потом… Слушай, Ними, если бы я этого не сделал, я бы стал предателем. Ты ведь понимаешь, о чем я? Возможно, сам бы я не чувствовал себя предателем, но я бы все равно им стал, по факту. Все бы посчитали меня предателем. И что я мог им возразить? Что это ложь, что я не забыл о своем народе под влиянием якобы друга? Нет, почему якобы, просто – друга. Это же у нас было по-честному, правда? Правда ведь? Но я ни на миг не забывал, что я арц и должен думать о благе арцев. Ты бы этого не понял. Вот если бы ты тоже был арцем… просто альтернативно мыслящим арцем, как я – всего этого не случилось бы. Ними, ты мой друг, и ты… у меня не было никого ближе, Ними… Мне даже имя твое нравится, хотя сначала это был просто набор звуков, наши самки так говорят детенышам, когда они плачут: ними-ними. Ними-Ними… Мы так похожи.

Наверное, во всем мире только мы с тобой попытались… попытались не просто взглянуть на ситуацию объективно, но еще и изменить ее. И то – лишь поначалу, Ними… На данном этапе развития это, видимо, безнадежно проигрышный вариант. Мы привязаны к своим корням… и они нас душат. Тянут обратно… на свой маленький кусочек земли, в свою общину, приковывают к своим, намертво, навсегда. Правы, неправы – это свои, даже тогда, когда чувствуешь, что они – совсем чужие… Нельзя идти против своего вида. Тебе ли не знать, что такое корни, Ними! Объективное благо, идущее вразрез с этим… с этим чувством корней, превращается в зло. Мы думали, что зло – это сама война, что всех можно понять, и видишь, что вышло… Нельзя идти против тех, к кому ты прирос, к кому ты прикован… Нельзя идти против своего вида, даже если он творит зло. Почему, Ними? За этим стоит какая-то древняя истина, и я ее чувствую, но я с ней не согласен. Даже после всего, что случилось, – я все равно не согласен, я умру несогласным с древней истиной. Почему, Ними?! Ты сделал то же самое, так что… мыслили мы одинаково. Я же говорю, у меня не было никого ближе… Ними, ответь! Что главное – быть живым и счастливым или быть арцем и гордиться этим? Замени арца на виза, если хочешь, это ничего не изменит. Гордиться – значит стоять на древней истине видового единства, это я понял. Почему тогда она холодная и… и злая? Я не силен… я не великий ум, чтобы доказать, что лучше быть живым, и радоваться этому, и никого не убивать. А второе столько раз доказывали до меня. Я арц, и я за арцев, я виз, и я… Вот так и получилось… Я сдался, Ними. Стал трусом, но не предателем. И ты тоже. Потому что мы – одинаковые. Мы не предали свои народы, мы предали только друг друга.

Ними, а когда ты узнал? Тебе потом было трудно… говорить со мной? Шутить? Притворяться? Знаешь, я не притворялся… Я… я разделил нашу дружбу и все остальное. Я перестал верить в то, что случится потом, и снова поверил в мир… в то, что визы и арцы договорятся, и они изучают друг друга, чтобы понять, а не чтобы выведать секреты и слабости… Когда я говорил с тобой, я верил в мир.

А ведь это, получается, мы свели их вместе… Ними, знаешь, сегодня я подумал – как было бы здорово, если бы все они наконец поубивали друг друга. Нет, правда, ведь они так этого хотят, ну и пусть… И остались бы только мы с тобой. Последний виз и последний арц, победившие войну… А после нас исчезнет и память обо всем этом. Война прекратится раз и навсегда, только если никого не останется. Они знают – тот, кто первым по-настоящему захочет мира, проиграет. Они никогда не остановятся…

И ты меня прости, пожалуйста. Прости мне мою трусость, Ними. Твою я прощаю. И… Ними, я правда думал, что это вещество вас только… обезвреживает. Я трус и дурак, Ними… А ты мой друг. Вот в чем настоящая истина, не злая и не холодная. Ты – мой единственный друг. Так жаль, что ты умер.

Рад выключил видеозапись четырехдневной давности и уткнулся лбом в стол. Где-то рядом грохотали выстрелы, визжал сминаемый древесными колоссами металл, ударные волны сотрясали башню. И все это теперь было частью реальности Рада.

Селес вдруг понял, что ему очень холодно. Он открыл глаза и попытался поднять голову, но тут его затрясло так, что саркофаг начал вибрировать.

– Ну вот.

– Наконец-то, я думал, не дождемся…

– Пусть в себя придет сначала.

– Э-э… Что это с ним такое?

– Реакция.

– И это… нормальная реакция?

Хаген и Рамар стояли над саркофагом и озадаченно смотрели на Селеса. Исступленно колотя по днищу саркофага кулаками, он рыдал так, будто у него только что умер кто-то из несуществующих близких родственников.