Чайна Мьевилль - Посольский город [litres]

– Фаротектон? – спросил один из них.

– Нет. Не церковь. Но… – Я по крупицам собрала нарождающуюся теологию Скайла. Так называла ее я, хотя он твердо стоял на том, что его верования не имеют никакого отношения к богу. – Он хочет защитить ариекаев. От изменения Языка. – Я рассказала КелВин об искушении, о том, что, по мнению Скайла, затевалось. – Он считает, что ставка очень велика, – закончила я.

Я все еще люблю этого человека и боюсь того, что с ним происходит, объясняла я. Вы можете мне помочь? Я не понимаю, почему он делает то, что делает, чего он боится, как ему вообще удается связать это со мной. Что-то в этом роде.

– Я поговорю с ним, – сказал один из КелВин. Тот, который молчал, посмотрел на своего двойника, вскинув брови, потом улыбнулся и снова перевел взгляд на меня.

КелВин, как и обещали, занялись Скайлом. Исследования моего мужа были интенсивными и антиобщественными, заметки, которые он писал для себя, попадались мне повсюду, но разобрать в них ничего было нельзя, его файлы были разбросаны по всему нашему информпространству. По правде говоря, мне было страшновато. Я не знала, как реагировать на то, что проступило теперь в Скайле. Пыл, с которым он взялся за работу, не исчез, и, хотя он пытался маскировать его, – после того первого разговора он больше не делился со мной своими тревогами – я видела, что он лишь разгорается.

Больше всего меня смущало то, что он пытался это скрыть. Я спрашивала себя, не считает ли он свою тревогу касательно перемен в некоторых привычках Хозяев единственно правильной реакцией на них, а наше отсутствие таковой – разрушительным фактором? Не думает ли он, что все вокруг сумасшедшие и он должен прикидываться таким же? Я просмотрела все конспекты к его диссертации, дневники встреч, аннотации учебников, которые смогла найти, словно искала код к шифру. Это помогло мне глубже вникнуть в его теории, хотя в основном они, конечно, оставались для меня отрывочными и путаными.

– Что вы думаете? – спрашивала я у КелВин. Их, казалось, смущала нехарактерная для меня нотка мольбы. Они ответили мне, что да, без сомнения, взгляд Скайла на вещи отличается от общепринятого, в том числе и интенсивностью. Но в целом беспокоиться не о чем. Бесценный совет.

К моему удивлению, Скайл начал посещать со мной «Галстук». Мне казалось, что вместе мы еще меньше подходим для тамошней компании, чем порознь. О том, что я знаю о его одиноких визитах туда, я молчала. У меня не было никаких доказательств того, что он по-прежнему пытается убедить Хозяев говорить его. Вместо этого он принялся искать подходы к сравнениям. Он вступал в дискуссии, намекал на некоторые свои теории, согласно которым сравнения были высшей точкой и пределом развития Языка. Коммуникацией, порождающей правду. Меня немного удивляло то, что его, чужака и несравнение, не принимали в штыки. Даже напротив. Валдик слушал его внимательно, другие тоже. Но Валдик был умный человек, и я за него боялась.

Не следует преувеличивать. Думаю, что Скайл оставался самим собой, только сосредоточенности на чем-то внутреннем и рассеянности в нем стало больше, чем всегда. Я считала, что быть вместе мы уже не можем, но хотела убедиться, что с ним все в порядке.

Во всем остальном то было неплохое для меня время. Город жил в перерыве между сменами. Только углубляясь в такие дни, Послоград полностью становился самим собой, ничего не ожидая и не празднуя. Такое состояние называлось у нас штилем. Разумеется, все понимали истинное значение этого слова, но, как это часто бывает со словами, для нас оно означало само себя и в то же время свою противоположность. Только в такие тихие, однообразные дни, отрезанные на нашей окраине от всего иммера, без контактов, между миабами, мы обращались к самим себе.

Фиесты и зрелища по свободным дням в конце каждого из наших длинных месяцев, ленты и музыка на кривых улочках. Танцы детей в голографических костюмах, радуга из наложенных друг на друга прозрачных световых покровов. Вечеринки. Иногда официальные; чаще нет; иногда костюмированные; изредка без одежды.

Штилевая культура была частью нашей экономики. Каждое посещение извне приносило нам предметы роскоши и новые технологии, оживлявшие местный рынок и производство: преддверие визита неизменно сопровождалось ростом расходов и нововведений, люди тратились не только от радости, но и от сознания того, что скоро наши предметы потребления изменятся, а товары нового сезона станут дорогостоящей модой. Между визитами, в штиль, жизнь замирала, всего становилось не то чтобы мало, но в самый раз, и местные праздники не только отмечали ход времени, но и означали некоторое послабление режима экономии.

Как-то ночью я была в постели с КелВин. Один из них спал. Другой гладил меня по боку, шепотом поддерживая разговор. Редкий случай, быть только с одним из двоих. Меня так и подмывало спросить, как его имя. Кажется, теперь я его знаю. Я водила пальцем по его шее сзади, трогала обруч, аккуратно вставленный в изгиб пониже затылка. Я взглянула на его двойника, на спящую половину посла.

– Так стоит ли мне волноваться за Скайла? – спросила я. Спящий пошевелился, и мы на мгновение застыли.

– Не думаю, – прошептал мой компаньон. – Он что-то учуял, ты знаешь.

Я не поняла.

– Меня беспокоит не то, что он ошибается, – сказала я. – Меня беспокоит, что он… что…

– Но он не ошибается. Или, по крайней мере, – он что-то нащупал.

Я села.

– Ты хочешь сказать?… – Я встала и заходила туда-сюда, а спавший близнец проснулся и снисходительно поглядел на меня. Кел и Вин шепотом посовещались, и, похоже, решение далось им с трудом.

– Что ты хочешь сказать? – повторила я.

– В его словах есть некий элемент убедительности. – Теперь говорил недавно проснувшийся близнец.

– Неужели ты хочешь мне сказать…

– Нет. Я ничего не собираюсь тебе говорить. – Его голос был бесстрастен. Другой близнец посмотрел на него, потом на меня, сконфузился. – Ты просила нас приглядеть за ним, и мы приглядываем, и приглядывали. А заодно изучаем кое-что из того, о чем он говорит. При всей своей эксцентричности Скайл не дурак, и нет никаких сомнений в том, что этот Хозяин… – Он посмотрел на своего близнеца, и вместе они сказали: – Сурль/Теш-Эчер. – Половина КелВин, которая говорила до этого, продолжила: – …определенно следует очень странной стратегии.

Голая, я стояла у края кровати и смотрела на них: один лежал на спине, глядя на меня, второй сидел, подтянув колени к груди.

Признаю свое поражение. Я пыталась придать этим событиям некую структуру. Я просто не знаю, как это произошло. Может, причина в том, что я была недостаточно внимательна, или в том, что это случилось на самом деле, но почему-то мой рассказ не хочет становиться таким, каким я хочу его написать.