Ёсики Танака - ЛоГГ. Том 3. Стойкость

С другой стороны, к своему погибшему врагу, герцогу Отто фон Брауншвейгу, Райнхард испытывал гнев пополам с презрением. Этот человек, чьи тщеславие и гордыня привели его к жалкой смерти, заслуживал презрения за то, что не умел правильно распоряжаться людьми вроде Ансбаха и Штрайта.

«Он был обречён на гибель. И так уж вышло, что я стал орудием рока», — считал Райнхард. И потому не испытывал ни малейших угрызений совести.

Итак, однажды к Райнхарду пришёл Артур фон Штрайт. Его попросил об этом один из родственников, которому он был обязан и не мог отказать в просьбе. Тем более что и он, и его семья оказались выброшены на улицу после полной конфискации имущества.

«Если ты склонишься перед Райнхардом, он точно оставит нам что-нибудь. Пусть не всё, но хотя бы часть наших активов», — сказали ему.

И Штрайт пообещал сделать то, чего больше никогда не собирался делать, преодолел смущение и поклонился своему бывшему врагу.

Выслушав его, Райнхард чуть улыбнулся и кивнул:

— Хорошо. Я не буду слишком жесток к нему.

— Я очень благодарен вам за это.

— Однако у меня есть одно условие, — улыбка Райнхарда исчезла. — Вы будете работать на меня в штабе командования.

Штрайт молчал.

— Я с уважением отношусь к вашим суждениям и планам. Я долго позволял вам оставаться без дела, но теперь наступил новый год. Вам не кажется, что пора уже отказаться от преданности своему старому господину, за которую вы так цепляетесь?

Штрайт, слушавший с опущенной головой, наконец поднял взгляд. Его глаза сияли решимостью.

— Я не знаю, что сказать в ответ на ваше щедрое предложение, ваше превосходительство. Разве что, взамен на доброту, проявленную к такому глупцу, как я, прошу принять мою полную и искреннюю преданность.

Артур фон Штрайт был произведён в контр-адмиралы и стал старшим адъютантом Райнхарда. А лейтенант Теодор фон Рюке стал младшим адъютантом, и это стало подтверждением тому, что никто не способен в одиночку заменить Кирхайса. В случае Рюке, звание и возраст не имели значения, он, по сути, стал помощником контр-адмирала Штрайта.

Ни для кого не было секретом, что Штрайт был прежде врагом Райнхарда, поэтому решение назначить его на такую должность удивило многих.

— Смелый поступок, вот так просто взять и сделать, — Миттермайер, почти столь же известный своей смелостью, как и его командир, был глубоко впечатлён.

Точка зрения, что «начальнику штаба Оберштайну это не понравится…» тоже была широко распространена, но в этом случае предположения оказались не верны, так как Оберштайн полностью согласился с выбором главнокомандующего. Ему были известны таланты Штрайта, а кроме того, он видел политическую выгоду в том, что Штрайт, бывший верным вассалом герцога Брауншвейга, подчинился Райнхарду. Тем не менее, если бы в будущем он приобрёл слишком много власти, Оберштайн, несомненно, постарался бы избавиться от него…

У Оберштайна не было семьи. В его официальной резиденции у него был лишь один дежурный слуга, а в личном доме — дворецкий и служанка, супружеская пара средних лет. Был, однако, один «член семьи», нуждающийся в заботе.

Это был пёс, старый на вид далматинец. Весной прошлого года, когда Липпштадтская война ещё не разгорелась, Оберштайн как-то раз возвращался в адмиралтейство после того, как уходил пообедать. Он уже поднялся по ступенькам и собирался войти в атриум, когда на лице стоящего у дверей охранника появилось странное выражение. Обернувшись, Оберштайн увидел, что за ним бежит старый пёс, тощий и грязный, и виляет своим тонким хвостом.

Начальник штаба, известный своей холодностью и жестокостью, неохотно произнёс:

— Что здесь делает эта собака?

Лицо охранника застыло с выражением паники, когда к нему обратились неорганические, искусственные глаза, сверкающие зловещим светом.

— А, эм… А разве это не собака вашего превосходительства?

— Хмф, неужели похоже, что эта собака может принадлежать мне?

— Т-так она не ваша?

— О, так значит, она и вправду похожа на мою?

Странно тронутый, Оберштайн кивнул головой. И с того самого дня безымянный пёс стал частью семьи начальника генерального штаба Имперской Космической Армады.

Престарелый пёс, хотя и спасённый от бродячей жизни, не обладал почти никакими достоинствами и ничего не ел, кроме разваренного куриного мяса.

— Адмирал флота Галактической Империи, который может одним взглядом заставить замолчать кричащего ребёнка, бегает посреди ночи в мясной магазин, чтобы купить курицу для какой-то шавки, — поведал Нейхардт Мюллер в офицерском клубе об этом забавном факте после того, как заметил вечером Оберштайна за этим занятием.

На лицах Миттермайера и Ройенталя появилось такое выражение, будто они хотят что-то сказать, но в итоге оба смогли сдержаться и промолчали.

— Ха. Значит, нашего начальника штаба ненавидят люди, но любят собаки? Что ж, полагаю, неудивительно, что собаки ладят друг с другом, — это оскорбление прозвучало из уст Фрица Йозефа Биттенфельда, командира флота Шварц Ланценрайтеров.

Биттенфельд славился своей яростью в битве, про него говорили, что «если бы сражение было ограничено двумя часами, то даже Миттермайеру или Ройенталю пришлось туго в бою с ним». Однако эта оценка также свидетельствовала о нетерпеливости Биттенфельда. Когда нужно было нанести мощный удар, атаковав всеми силами, то для командования нельзя было найти никого лучше Биттенфельда, но если противник выдерживал этот первый удар, то Биттенфельд терялся, не в силах поддерживать тот же напор. Хотя справедливости ради стоило заметить, что немногие враги могли выдержать этот первый удар…

— Биттенфельд, несомненно, силён, — сказал как-то Ройенталь Миттермайеру, когда они выпивали наедине. — Если бы нам однажды пришлось сражаться друг с другом, у него точно было бы преимущество в начале боя. Хотя к его концу победителем бы остался я.

Впрочем, число противников, в победе над которыми адмирал с разными глазами не был уверен, можно было пересчитать по пальцам одной руки.

Реформы Райнхарда не признавали «священных коров». Даже расточительство и роскошь, изобильно цветущие при императорском дворе, не избежали его внимания.

Хотя сам дворец Нойе Сан-Суси избежал уничтожения, но его просторные сады были закрыты, половина величественных строений опустела, и по ходу дела было распущено множество слуг и придворных дам.

Большинство оставшихся были пожилыми людьми. Поговаривали, что герцог Лоэнграмм просто ненавидит великолепие дворца. Хотя у Райнхарда было своё мнение на этот счёт. Большинству пожилых слуг, которые провели десятилетия во дворце, было уже слишком поздно приспосабливаться к жизни в мире за его пределами. А вот молодые ещё имели крепкие спины и способность к адаптированию, да и спрос на рынке труда в Империи есть. Они смогут найти себе другую работу.