Бернар Вербер - Звездная бабочка [litres]

Она следила за небесным объектом по монитору наружного наблюдения.

Когда астероид подошел достаточно близко, Элизабет достала бинокль и увидела, как каменная глыба поравнялась с правым парусом. Тогда шкипер крутанула деревянный руль обратно, возвращая солнечный парусник на прежний курс – к трем светящимся вдалеке точкам. Между тем у нее за спиной, в Цилиндре, налаживалась жизнь.

Пассажиры довольно быстро обустроили и все остальные сегменты корабля.

Они засыпали все песком и щебнем, потом посадили траву и деревья – все это хранилось в грузовых отсеках, – стараясь следовать указаниям Каролины, чтобы, так сказать, «довершить убранство». Они насыпали новые холмы, прокладывали новые долины и речные русла, сажали новые леса.

Таким образом, было проложено 32 квадратных километра искусственного земляного покрытия, по которому можно было прогуливаться взад и вперед, а также сверху вниз.

Бригада каменщиков уже строила первое поселение, названное Рай-Городом: отчасти оно размещалось на сваях прямо над озером, отливавшим сиреневыми бликами.

После того как основные элементы – почва, растения и среды обитания – были распределены самым тщательным образом, Ив предложил выпустить на волю животных.

Начал он с насекомых. От самых маленьких до самых больших. От муравьев до жуков, включая пауков, пчел и, конечно же, бабочек. При том что, согласно правилам, у каждого из них был свой естественный хищник.

Вслед за тем люди точно так же поступили и с представителями водного мира – от водорослей до ракушек, от головастиков до щук.

Потом они перешли к самым важным животным – земноводным: лягушкам и саламандрам; грызунам: крысам и белкам; травоядным: баранам и коровам; ну и, наконец, плотоядным: лисам и диким кошкам.

Ив решил немного подождать, прежде чем выпустить самых вредных для человека насекомых: комаров, пиявок и мух. И уж тем более самых опасных: скорпионов, змей, медведей, тигров, львов и гиен.

Последние содержались в зачаточном состоянии в пробирках, помещенных в хладохранилище, и беречь эти эмбрионы надлежало до той поры, пока у будущих поколений не возникнет желания их оживить.

Из 144 тысяч пассажиров те, кто не был занят на строительных работах, трудились на полях – сеяли семена, которые должны были дать первый урожай. Остальные пасли травоядную скотину. Все знали: запасы пищи, воздуха и воды были рассчитаны только на полгода – в дальнейшем людям предстояло самим производить три важнейших элемента, необходимых им для выживания.

Обязанности распределялись по добровольному принципу: «кому что больше по душе». Для выполнения самых трудоемких работ Адриен Вейсс придумал другую систему распределения. И согласившиеся включиться в нее добровольцы работали лишь по несколько часов в день. Таково было правило: «чем тяжелее труд, тем меньше работаешь».

Подобная система пока что себя оправдывала.

За отсутствием солнца – центрального неонового освещения, дававшего белый свет, – и с учетом того, что, глядя на небо, можно было видеть равнины и людей как бы вверх тормашками, некоторым пассажирам даже иногда казалось, что они находятся на земле.

Общую температуру, которая поначалу была слишком низкая, а потом слишком высокая, в конце концов удалось довести до 24 °C днем и 19 °C ночью, что соответствовало умеренной зоне в земных условиях.

В течение суток по специальным часам воссоздавались искусственные сумерки и ночь.

Каждый понимал, что путешествие предстоит долгое и пройти весь путь до конца ему не суждено.

Решив проблемы жизнеобеспечения – силы тяготения, воздуха, воды, пищи и крова, – пассажиры стали подумывать о других занятиях, менее важных – досуге, искусстве, управлении сообществами, самопроизвольно возникавшими в Раю.

Посреди новенького поселения какой-то комик, Жиль, вызвался дать сольный концерт.

«Встречаются как-то на “Безнадежной” сходке двое, и один говорит другому: – Почему ты против “Последней Надежды”? – Ну потому, что ею кормятся только кролики, которым плевать на все, что творится на нашей планете. – А ты? – Потому, что я потерял надежду стать таким же кроликом».

Общий смех.

«Знаете, почему фараоны не стали палить по нашей ракете, когда она взлетала? Они думали, что двигатели у нее работают на углеводородном топливе, что она залита им под завязку и, если они пальнут, то и сами взлетят вдогонку за нею».

Общий смех.

Жиль входил в раж. Для новой жизни был нужен новый юмор. Между тем Ив понимал, что шутить на тему их приключения необходимо для поддержания общего хорошего настроения.

«Расстилают двое из Рая лужайку в долине 32-го сегмента. И один говорит другому: – Как думаешь, какая будет мода у нашей бабочки в течение следующей тысячи лет? – Пф, – отвечает другой, – не знаю, как у бабочки, а лично я собираюсь ходить все это время в купальном костюме, на зависть вон тем крепышам, что горы городят».

Габриель Макнамара тоже разошелся не на шутку, да так, что, когда он заливался хохотом, даже трудно было сказать, над кем или над чем он смеется, – над Жилем или над его шутками.

Так прошла первая неделя.

Когда порой накалялись страсти и никто не хотел заниматься тяжелой работой, Ив Крамер настраивал одну из радиоантенн «Звездной Бабочки» на теленовости с Земли. В конце концов, телевизионные волны распространялись повсюду, включая космос.

Адриен Вейсс решил установить посреди Рай-Города большой, пятиметровой высоты экран.

То, что видели пассажиры «Бабочки», потрясало их до глубины души. Новости представляли собой бесконечную череду зверств – и по мере удаления от Земли им все отчетливее казалось, что главы государств объединились в клику, намереваясь урезать свободы граждан, чтобы эти самые граждане могли выбрать одно из двух: либо смириться, либо сдохнуть с голоду.

Даже межнациональные или межрелигиозные распри вдруг стали представляться издалека не чем иным, как игрой сильных мира сего, призванной уничтожить целые народы или же склонить их на свою сторону.

Диктаторы нарочито пугали демократиями. Президенты ссорились между собой или поносили всяких фанатиков, но в конечном счете политические, экономические, военные и религиозные лидеры сплачивались воедино, чтобы с помощью страха лишить отдельных граждан возможности думать и действовать.

А журналисты только подливали масла в огонь, стараясь, чтобы страх поглубже укоренялся в умах людей. Они выставляли на всеобщее обозрение тела мертвых детей, показывали демонстрантов, потрясающих ножами или палящих в воздух из автоматов, приводили жуткие свидетельства очевидцев, умело преподносили экивоки, позволявшие добиться своего рода всеобщего единомыслия.