Генри Олди - Сын Ветра [litres]

– Не надо!

«Слишком лёгкий. Не разобьёт,» – успел подумать Бхимасена за миг до того, как во все стороны с оглушительным звоном брызнули осколки. Разбежалась густая сетка трещин, уцелевшая часть стекла утратила прозрачность, зависла на краткий миг – и рухнула искрящимся водопадом, полностью оголив оконный проём. Лишь троица острых клыков бессильно щерилась в верхнем левом углу рамы.

Мирра отшвырнула стул, шагнула к проёму. Неужели всё-таки бросится?! В лабораторию ворвался порыв горячего ветра, края сари затрепетали языками пламени. Мирра набрала в лёгкие побольше воздуха:

– Помогите!!! Люди, помогите!!!

У Бхимасены зазвенело в ушах, словно стекло продолжало осыпаться.

– Натху! Мой Натху! Он пропал!

Куда выходят окна? Слышат ли её внизу?

Генерал ворочался на полу раздавленным жуком. Ныли колени, локти, рёбра. Встать. Оттащить её от окна. Может быть, ещё не поздно… Держась за ушибленный бок, поднялся Рагху. Мимо, торопясь, протиснулись доктор Шукла и профессор Чатурведи. Доктор Пурохит спешил следом.

Женщина надрывалась что есть сил:

– Люди! Найдите Натху! Найдите моего мальчика!

Профессор успел первым. Ухватил за плечи, повлёк прочь от разбитого окна. Мирра упиралась, голосила:

– Помогите! Ищите Натху!

К профессору, отчаянно хрустя битым стеклом, присоединились лаборант и Шукла. Пурохит топтался рядом: желал помочь коллегам, но не знал, как подступиться.

– Натху! Он в беде! Люди, помоги-и-ите!

Внезапно Мирра прекратила сопротивление. Замолчала, позволила увести себя вглубь лаборатории; её усадили обратно в кресло. Защёлкали фиксаторы – поздновато, однако. Генерал, охая, подошёл к оконному проёму, глянул вниз. К сожалению, окно выходило не во двор центра психоэнергетики, а на оживлённую улицу. Внизу успела собраться толпа, этажом ниже в воздухе зависла знакомая жаба – аэромоб «Мендхак». Моб таращился на генерала дюжиной чёрных блестящих глаз – объективами камер. Да ладно, моб! Целый рой проклятых камер кружил перед окном, намереваясь проникнуть внутрь.

– Теперь люди знают. Они найдут моего Натху!

В голосе Мирры Джутхани звучало удовлетворение от хорошо выполненной работы.

Гром гремел, не переставая. Здание посольства содрогалось до основания. В окнах отчаянно дребезжали идеально пригнанные анизотропные стёкла. Доктор Ван Фрассен пошатнулась, теряя равновесие, но кавалер Сандерсон успел подхватить её под руку. На ногах – косматых ногах сатира, снабжённых узкими, твёрдыми, созданными для горных склонов копытами – сам он устоял играючи, лишь станцевал короткую зажигательную джигу.

– Что это? Гроза?

– Не знаю.

– Землетрясение?!

Не выпуская руки Регины – вдруг опять тряханёт! – Гюнтер сунулся к окну. Волей-неволей доктор последовала за ним. Снаружи клубилась пыль. В пыли чихали, кашляли и вопили благим матом.

– Это наши? Ваши?

– Стража…

– Куда они показывают?

– Там внутренний двор. Отсюда не видно. Погодите…

Доктор Ван Фрассен подняла палец, призывая к тишине, замерла, вслушиваясь в крики стражи – и тут последовал сокрушительный удар грома, сильнее предыдущих. Гюнтер и Регина вцепились в подоконник. В небесах полыхнула молния, другая, третья. От громовых раскатов у Гюнтера заложило уши. Воздух наполнился тонким стеклянным звоном. Сквозь этот звон до кавалера Сандерсона приглушённо долетел – со двора, что ли? – мягкий шлепок. Казалось, упало что-то тяжёлое. Всё стихло, звон исчез, здание больше не тряслось.

– Они кричали что-то про джиннов. Я не разобрала, что именно.

Загорелое лицо доктора было бледным.

– Артур?

– Натху?

Не сговариваясь, они бросились вон из комнаты. В своём нынешнем облике Гюнтер дал бы Регине фору в беге с препятствиями, но доктор, в отличие от него, знала лабиринты посольства назубок. Поэтому Сандерсон, как и подобает кавалеру, пропустил даму вперёд. Копыта громко топотали по затёртому узорчатому паркету, грозя проломить изящные дощечки. Когда под ноги ложились ковровые дорожки, топот делался заметно глуше. Коридор. Лестница. Холл. Другой коридор. Яростный клич. Треск. Шипение. Ещё один вопль, больше похожий на рычание. Да что там творится, чёрт возьми?!

Они вылетели во двор – и застыли.

Во дворе шла битва.

По двору метался джинн – вихрь раскалённой плазмы. Жаркое пламя его тела ярилось и выло подобно стае волков, идущих по следу. Вне досягаемости волчьих клыков, неотрывно следя за взбесившимся джинном, мелкими шажками скользил по двору, как по льду, темнокожий брамайн, украшенный серьгами из рога антилопы. В ответ на выпады джинна черный трезубец брамайна издавал угрожающий треск. На остриях расцветали пучки колючих голубых искр, готовые слиться в разящую молнию.

«Запрещено убивать джиннов без причины, – вспомнил Гюнтер. – Даже притеснение неверующих джиннов порицаемо и запрещено». Кажется, гуру не читал трудов шейха Абу Аббаса.

– Артур!

Крик Регины джинн пропустил мимо ушей. Джинн был занят. Огненной кометой он взмыл в небо, желая обрушиться… На брамайна, охнул Гюнтер. Нет, не на брамайна. По крутой параболе Артур Зоммерфельд падал на чашу высохшего фонтана. В чаше, треснувшей от сокрушительного удара, запрокинув лицо к мутным небесам, лежал бесчувственный Натху. Могучее тело бессильно обмякло, правая рука свесилась вниз, закатившиеся глаза блестели мутными белками.

– Om! Tryambakaṃ yajāmahe [11] «Мантра великого победителя смерти». !..

Куда и делся Рудра Благой, знаток восьмидесяти четырёх тысяч разнообразных асан! Его сменил Рудра Пашупати, Хозяин Зверей – беспощадный охотник на любую, самую опасную дичь. Горакша-натх прыгнул с места, как леопард, чью шкуру носил. Балансируя, словно балерина в сумасшедшем пируэте, брамайн встал на краю чаши, закрыл собой мальчика, живого или мёртвого, воздел трезубец навстречу джинну. Артур извернулся в последний миг, прошёл впритирку к смертоносным лезвиям. Его и брамайна поглотил ярящийся костёр. В костре кипела смола, черней ночи, черней предательства – рвала пламя в клочья, расшвыривала в стороны ярко-красными хлопьями, и те угасали на лету.

Не давая врагу опомниться, Горакша-натх снова прыгнул, взлетев над костром – и беркутом, завидевшим добычу, пал на врага. Искря голубой смертью, трезубец устремился к Артуру, сопровождаемый живой, развернувшейся в атаке лентой. Кобра, что служила брамайну поясом, яростно шипела, готовясь вцепиться в джинна ядовитыми клыками.

Джинн вскинул руки.

Навстречу кобре с трезубцем хлестнули два испепеляющих бича. Казалось, даже мраморная статуя обратится в прах, угодив в этот крематорий. Но пламя лишь снесло обоих бойцов с каменной чаши, разбросало в разные стороны. Артура отшвырнуло к кустам самшита, брамайна – к оливе, чья крона вспыхнула от жара. Горакша-натх пошатнулся, но устоял. Кобра раздувала капюшон, разевала пасть; трезубец вибрировал от напряжения – огонь исчезал в змеиной глотке, растекался по остриям, по древку; всасывался, иссякал.