Генри Олди - Сын Ветра [litres]

Не дождавшись ответа, он перевёл взгляд на Артура. Стресс, отметил кавалер Сандерсон. Аутические реакции, задавленные лечением и погребённые под слоем социализации, вылезли наружу. Полный букет, хоть сейчас в учебник. Что делать? Зубные шины тут не помогут, хоть все зубы сотри до корней. Гюнтер уже знал, что будет делать, он не знал другого: стоит ли спрашивать разрешения у родителей? По закону он обязан был спросить. Здесь Шадруван, напомнил он себе. Здесь Саркофаг, понял? Значит, живём по законам Саркофага.

Раковина? Нет, свирель.

Контакт возник мгновенно.

Джинн сидел на стене дворца.

Он был огромен, но этот гигантизм не смущал Гюнтера. Работа с трудными подростками, с их фобиями и неврозами, приучила кавалера Сандерсона к разным формам самоотождествления. Среди них встречались такие, рядом с которыми великан аль-ма́рид показался бы невинным слонёнком из сказки.

Трудно бояться джинна, одетого в шортики и рубаху-матроску. Ещё труднее обуздать ненависть к джинну, который только что чуть не убил твоего сына.

– Ты пришел играть со мной? – спросил джинн.

Мальчик, понял Гюнтер. Всегда мальчик, вечный ребёнок. Мы ровесники, но это не имеет значения. Зачем, без слов спросил Гюнтер. Зачем, а?

Джинн не ответил.

Гюнтер резче обозначил своё присутствие. Ещё зритель, но уже почти участник событий, оформленное альтер-эго. Эмоциональность ситуации он оставил пониженной, опасаясь раздуть тлевший в Артуре конфликт.

– Зачем? – с нажимом повторил он.

– Они говорят: «Ларгитас»…

Джинн наклонился, едва не свалившись со стены. Набрал полную горсть песка, выпрямился, раскрыл ладонь и сдул песок в сторону Гюнтера. Что бы это ни значило, в поведении Артура сквозила растерянность.

– Родина, говорят они. Я не помню Ларгитас. Ну, почти не помню.

– Твоя родина здесь?

– Да.

– Здесь тебе хорошо?

– Да.

– Всем плохо, а тебе хорошо?

– Да.

– Ты доволен своей жизнью?

– Да.

– Почему?

В какой-то мере Гюнтер уже знал, почему. Аутист нашёл себя в Саркофаге, что тут удивительного? Скорее стоило удивляться тому, что доктор Ван Фрассен не обратила на это внимания и не забила тревогу. С другой стороны, доктор – хирург, её дело резать да сшивать. Опять же, условия жизни – тут бы прокормиться, выжить, тут не до тонких материй.

– Да, – ответил джинн.

Наводящие вопросы, отметил Гюнтер. Без них он разговаривает не со мной. Вернёмся на шаг назад:

– Здесь тебе хорошо?

– Да.

– Ты не хочешь наружу?

– Нет.

– Твоё место здесь?

– Да.

– Ты – защитник города?

– Да. Защитник.

– Ты – борец с чудовищами?

– Борец.

– Все благодарны тебе за защиту?

– Да.

– Тебя уважают?

– Нет.

– Тебя не уважают?!

– Побаиваются.

– Тебе это нравится?

– Да.

– Ты могучий джинн?

– Могучий. Да.

– К тебе благоволит хан? Он тебе как отец?

– Нет.

– Не благоволит?

– Любит.

– Как отец?

– Вождь.

И вдруг целой фразой:

– Отец меня не любит.

– Ты ошибаешься. Отец тебя очень любит.

– Правда?

Гюнтера обожгло. Столько горечи и надежды было в вопросе Артура, что кавалер Сандерсон едва устоял перед напором детских эмоций – ярчайших в жизни.

– Правда.

Ещё одна горсть песка. Артур сжал кулак, между пальцев начали сочиться струйки дыма. Когда кулак опять превратился в ладонь, на ней лежала сплавленная масса. Гюнтер пригляделся. В стеклянистом комке ясно угадывались черты Николаса Зоммерфельда, чрезвычайного и полномочного посла Ларгитаса.

– Тебя здесь всё устраивает? – сменил Гюнтер тему.

Отец, зафиксировал он. Отец не любит. Любит вождь. Вождь выше отца. Главнее. Значимей. Почему? Потому что вождь? Нет, потому что любит. Вот мальчик и выпрыгивает из шортиков, чтобы заслужить эту любовь. Заслужить, сохранить, удержать. Сжать в кулаке, сплавить в бюст. Почему отец? Почему он не выплавил бюст Кейрин-хана?!

– Да.

– Ты не хочешь отсюда уходить?

– Не хочу.

– Никуда?

– Никуда. Никогда.

– Тебе не нравятся гости?

– Нет.

– Ты боишься, что они уведут тебя отсюда?

– Нет.

– Ты боишься, что они отнимут у тебя любовь Кейрина?

– Нет.

И после долгой паузы:

– Не они. Он.

– Кто?

– Ифрит. Ифрит с булавой.

– Почему?

– Он сильнее.

– Уточни, пожалуйста.

– Вождь сильнее любит тех, кто сильнее.

– Ты хотел убить более сильного?

– Да.

– Ты ещё хочешь его убить?

– Да. Не знаю.

– Он сейчас слабый. Слабее тебя.

– Да.

– Младше тебя. Гораздо младше.

– Да.

– Он вырос без отца. Без матери. Без стены, на которой можно посидеть.

– Да?

– Да. Ты ещё хочешь его убить?

– Да.

Неверный вопрос, понял Гюнтер.

– Ты будешь пытаться его убить?

– Не знаю.

– Твоему отцу здесь плохо. Твоей матери плохо.

Гюнтер подождал, но Артур не стал уточнять, что Регина Ван Фрассен ему не родная мать, а приёмная. Вместо этого джинн взлетел на локоть вверх и повис над гребнем стены.

– Им хорошо, – неуверенно сказал джинн.

– Плохо.

– Хорошо!

– Не злись. Тут нет твоей вины.

– Нет, – повторил Артур. – Я не виноват.

И набычился:

– Мне хорошо. Им плохо. Я виноват.

– Нет. Если тебе хорошо там, где плохо близким тебе людям, в этом нет твоей вины. Так сложились обстоятельства. И наоборот, если тебе плохо там, где им хорошо – они тоже не виноваты в этом.

– Обстоятельства?

– Да.

– Отец меня любит?

– Да. Он просто не умеет это выразить так, чтобы ты понял. Он ведь ходил на битвы вместе с тобой? Когда ты был ещё маленький? Он потерял там руку, так?

– Ходил. Потерял.

– Вот видишь!

– Вижу.

А твой Кейрин – сволочь, едва не подумал Гюнтер. Было чертовски трудно не подумать об этом, а если и подумать, то сделать это незаметно для Артура. Я не прав, сказал себе кавалер Сандерсон. Кейрин, конечно, сволочь, но он спас город. Без него тут все бы вымерли. Превратились бы в каннибалов, горстку отребья. Да, вождь. Требует от меня амулет? Мне это не нравится? А ему не нравится сильный джинн, который не подчиняется вождю. Готов убивать ради своей цели? Если он не будет готов убивать, убьют его. Что, в Ойкумене дела обстоят иначе? В цивилизованной, прогрессивной, гуманной сверху донизу Ойкумене?!

– Нет, – сказал Артур.

Вряд ли он отвечал мыслям Гюнтера. Просто так совпало.

– Он сам выстроил новый поводок.

– Это невозможно!

– Тем не менее, это так.

– Чепуха! Как врач, вы должны понимать…

– Я понимаю, как врач. Кейрин-хан для Артура…

Гюнтер вовремя спохватился:

– Хан для него кумир. Уважение, восхищение, преклонение. Страстное желание оправдать доверие. Артур готов выполнять его приказы и даже просьбы. Это психологическая зависимость. Плюс вера Кейрин-хана, что у него есть волшебный амулет. Плюс условный рефлекс Артура на звуковой сигнал брелока. Все это вместе запустило в мозгу вашего сына нужный драйвер. Кейрин-хан получил доступ к программе контроля, заложенной в мозг Артура вами, доктор Ван Фрассен.