Галина Чередий - Модификаты [СИ]

Часы нашего бодрствования были невыразимо прекрасны и позволяли дышать радостью полной грудью, но, когда Софи засыпала, все во мне застывало в мрачном предчувствии ее мучений, и сколько бы ни молил Духов о безмятежности, спокойных ночей у нас пока не случилось. Преследовавший ее в грезах страх в первый раз просто сбил меня с ног. И позже мне было стыдно, что не смог справиться с собой, позволил себе рычать и метаться, будто это я был тем, кого истязали, а не моя Софи. Позор, позор для мужчины, чья роль была поддерживать, успокаивать, исцелять свою анаад, а не разрешать ей с трудом подбирать слова и прятать глаза, стремясь смягчить все для меня. Словно это она в чем-то провинилась, а не то мерзкое порождение злобных Духов ее мира, поместившее своей жестокостью столько страдания в лойфу моей единственной. Εе всхлипы и стенания настоящей боли, абсолютно непохожие на стоны и рваное дыхание в моменты наших слияний, ранили меня там, глубоко внутри, так сильно, что я с трудом мог это выносить и сдерживаться, не показывая жгучей ярости. Опустошенный, будто выгоревший дотла неподвижный взгляд Софи сразу после пробуждения, резал безостановочно и заставлял чувствовать себя беспомощней новорожденного. И еще жуткий запах. Теперь я знал, что он всегда появлялся первым, ещё до того, как она начинала плакать и дрожать во сне. Горько-кислый, отвратительно-пронзительный, запах страха и отчаяния моей любимой. Он был противоестественен, чужд ее нежному, спокойному образу. Нечто подобное мне случалось обонять, только когда ходил вместе с охотниками народа добывать огромных самцов кюидо в сезон Сна леса. Когда загнанное в ловушку животное понимало, что выхода нет, то сначала бешено сражалось, но потом от него и начинало пахнуть обреченностью. Что же за чудовище был тот, кто, являясь во сне к моей драгоценной анаад, внушал ей раз за разом чувство такой безысходности? Как же я хотел его убить, и не в образе Οградителя и даже не пребывая уже наполовину зверем. Нет, яростно желал рвать его на куски голыми руками, давая ему видеть лицо энгсина моей Софи, того под чьей защитой она пребывала отныне, того, кто однажды сотрет любую память о боли и страхе из ее памяти. Надеюсь, что так и будет. Иного выхода у нас с анаад не было. А пока же я тоже, как и Софи, учился новому, пусть и не приносящему радость, лишь только небольшое облегчение. Как жить рядом с кем-то раненым так сильно, не умножая боли, избавляясь от ее морока, как можно быстрее возвращая нас туда, где мы счастливы, здесь и сейчас. Узнал, что нельзя трогать и хватать мою Софи в разгар кошмара, или он усугублялся и дольше держал ее после пробуждения. Нужно было только звать ее, говорить с ней нежно, но решительно, выводя на мой голос из ужаса в забытьи. Еще я постиг, что если быстро смыть с тела любимой липкий пот и сменить покрывала на постели, то Софи почти сразу опять засыпала и страшные сны в эту ночь больше не возвращались. Хорошо помогали светильники, которые я оставлял тлеть до утра, и когда Софи распахивала глаза не в темноту, то скорее понимала, где и с кем она, и успокаивалась почти сразу.

Я верил почти неистово, что постепенно, капля за каплей, горькие воспоминания покинут ее, сотрутся множеством дней нашего счастья, но все же сомнение, что просто времени и моих заботы и любви окажется недостаточно, иногда посещало меня. И тогда я позволял своей лойфе до краев заполняться мраком жажды мести. Ненадолго и так, чтобы Софи не могла заметить это в моих глазах, прочесть на лице. Покинуть Сокровенную землю, найти тот живой кусок мерзости, что заставлял страдать мою анаад, сделать его мертвым навсегда и вернуться домой с вестью, что никогда он больше не будет никого истязать. В эти моменты слабости, я почти ненавидел сковывающую меня магию Οградителя, что не позволит мне напасть ни на кого, не угрожающего напрямую моему народу. Пусть бы он пришел сюда, пусть у меня был бы повод, хоть малейший! Вот о чем молился иногда, тогда как должен лишь просить об исцелении Софи, забыв о существовании ее обидчика, так, как говорил каждый раз ей. Убеждал мою анаад сделать то, чего не мог сам, скрывая от нее, хотя клялся ни за что не поступать так. Что же я за энгсин?

Когда мы с Рисве все же решили разбавить наше уединение, изменения снаружи поразили меня. Деревья практически сбросили всю листву, накрыв сплошным буроватым ковром густую пожухшую траву, и днем стояла жуткая жара. Воздух был гораздо суше и жестче, чем прежде. «Злое Светило» показало себя в полной красе, сияя на выцветшем почти до белизны местном небосклоне долгие часы, совершенно не прячась за облака. Что весьма странно, учитывая, что, по данным наших ученых, облачно-паровая оболочка окружает планету постоянно, вне зависимости от времени года. Это подтверждало шокировавшее меня заявление Вали, что Сокровенные земли хротра находятся не только «не здесь», но и «не сейчас». Вот только до какой степени «не сейчас»? В далеком прошлом? Или в не менее отдаленном будущем? Вообще в иной временной и пространственной плоскости, в ином измерении? И еще тонкость. Все гостьи явились в положенный момент, а значит, все полости Сокровенных земель были синхронизированы. Да уж, мои знакомые ученые с ума бы сошли, стараясь это постигнуть.

Погода больше всего походила на засушливый сезон в земных тропиках. Все хротра перешли на практически сумеречно-ночной образ жизни. Покидая дома только к вечеру, они собирались целыми семьями у озер и реки, полоскали белье, купались или вообще беззаботно веселились и наслаждались обществом друг друга. Мужчины сложили временные очаги прямо по берегам и пищу готовили тут же. Словно всеобщий массовый отпуск с ежевечерними пикниками, песнями и танцами у огня, с забавными историями о всевозможных существах этого мира для малышни, и позже уже совсем не забавными — для взрослых, повествовавшими о прошлом их цивилизации. Понятно, что легенды не всегда можно принимать за чистую монету, но здесь мне уже неоднократно пришлось убедиться в том, что самые невероятные вещи реальны. Чаще всего в качестве рассказчика выступала Вали, глубоким, завораживающим голосом описывавшая древние города с уходившими ввысь каменными домами, машины, делавшие за людей всю работу, огромные поля, снабжавшие всех едой. Мир очень похожий на тот, что я покинула. Несмотря на его внешнюю привлекательность и легкость существования, повествовала Душа народа, мало кто там был счастлив. Все и вся в нем были пленниками. Люди, поддавшись добровольно или принудительно творцам всего этого благополучия, не обладали свободой воли. Они должны были следовать чужим правилам и закрывать глаза, когда творилась несправедливость. Исполнять роль послушных солдат, когда сильнейшие решали воевать с подобными себе соседями, а этого они желали постоянно, ибо злобные Духи, наделявшие их мощью, отбирали разум и все чувства, кроме стремления подчинить все вокруг. У Вали выходило описать это потрясающе пронзительно и поэтично. Она рассказывала о неживых вещах, как об обладавших собственной душой. Плененной в то время была вода, у которой отобрали право течь так, как заведено природой, заключив ее в оковы, заставив служить лишь для смывания человеческой скверны. Слишком часто тогда она окрашивалась кровью, становясь мертвой жидкостью, а не основой жизни. В несвободе росли животные, предназначенные в пищу людям, растения на полях также были заключенными, ибо не правильно им укореняться и приносить урожай там, где велит чужая воля. Из-за этого вся пища в те времена была неживой, и такими же делала тех, кто ее поглощал. А выбора им никто не предоставлял.